Антивоенный синдром или преданная армия?..

Идеология национального спасения глубоко близка любому нашему гражданину, любому воину, будь то седовласый генерал или безусый новобранец. Взамен унылой, догматической, изжившей себя пропаганды возникнет идеология национального возрождения. Нам, в наших горьких условиях, не нужна армия, покоряющая мир, готовая врываться на танках в горящие европейские столицы. Нам нужна армия для самосохранения, самозащиты. Нам нужна та достаточная оборона, без которой общегосударственная идея готова сегодня погибнуть, исчезнуть с лица земли навсегда.

Нет, не «большую казарму» готовит армия обществу, ратуя за поддержание в народе доблести, суверенности, мужества, уповая на достойную жизнь в грядущем, не отрекаясь от величия в прошлом. Идеал кооператора, диск-жокея, политического лукавца не сможет вытеснить из народного сознания идеал ратоборца, заступника, мученика за народ и Отечество.

Армия поделится с индустрией своим опытом грандиозных свершений, поделится с культурой опытом жертвенности и стоицизма.

Будущее России — не казарма, не концлагерь, не концессия, не придаток олигархических империй мира, а целостное мобильное общество с общенародным идеалом истины, справедливости и добра.

Александр Фоменко Преданная армия

Два образа одной войны

I

Слово, которое зачастую является пустым звуком для какого-нибудь крупного политического деятеля, становится грозной силой для солдата; то, что один произносит легкомысленно или с коварным умыслом, другой пишет на пыльной земле своею кровью…

Альфред де Виньи.

Неволя и величие солдата

Война эта не могла быть осмыслена нами вовремя: цензурные преграды были почти непреодолимы, и разрушаться они стали лишь два-три года назад, когда вывод войск стал делом решенным. Действующая армия и застойное общество жили в разных измерениях. Армия годами вела тяжелые боевые действия, получая мизерное жалованье и испытывая недостаток во всем — в калорийном питании, современных медикаментах, удобной экипировке и т. п., — кроме, пожалуй, боеприпасов и терпеливой доблести своих солдат и офицеров. Общество жило своими повседневными нуждами, мало заботясь о том, о чем оно не имело действительного представления.

Переломным в этом смысле стал 1989 год. Ответственность и прессы, и литературы резко возросла: на цензуру уже не спишешь собственные ошибки, собственное вранье и «липу». Я прекрасно помню, как только что вернувшийся с боевого выхода молодой офицер наших войск специального назначения, прогремевшего на весь мир спецназа, само существование которого, однако, не признавалось нашей военной цензурой еще в мае 1989 года, «восхищался» одной лишь фразой всесветно знаменитого Артема Боровика из его огоньковского отчета о пребывании в «учебке» американской армии. Фраза должна была изобличить в советском репортере бравого вояку, Репортер так рассказывал о своем возвращении с занятия по изучению мин: «Глаза автоматически обшаривали простиравшуюся впереди грунтовку, прощупывали каждый ее метр. Эту бессмысленную привычку (или очередной комплекс?) я приобрел еще в Афганистане, но в Москве она, осознав свою ненужность, ушла от меня. А теперь вот воротилась» (!) Боевой командир весело недоумевал: «Полтора года здесь, а привычки такой что-то не приобрел. А этот, вишь, боец!..»

Представляю, как веселятся (или возмущаются?) те джелалабадские спецназовцы, что устраивали по приказу самого высокого (повыше командующего армией) начальства показуху залетному корреспонденту, разглядывая очередное экспресс-издание А. Боровика «Как я был солдатом американской армии» (М., 1989). Справка об авторе, помещенная на обложке этой книги, сообщает, что он «участвовал в ряде боевых операций. Награжден медалью «За боевые заслуги». Строго, без лишних подробностей. Потому что важен в данном случае сам факт, пусть и фантастический. Кто теперь будет разбираться в том, что никаких «боевых операций» не было, что для скромного советского журналиста батальон спецназа — надежда «наших надежд, генштабовское идол-божество» (выражение ироничного А. Боровика) — организовал показательную пальбу, своеобразную пионерскую «Зарницу» на улицах заведомо пустого «вражеского» кишлака, с захватом липовых трофеев. Сам бесстрашный «летописец» наблюдал свои «боевые заслуги» из вполне безопасного места.