Антивоенный синдром или Преданная армия

При всем том не было, разумеется, никаких причин для того, чтобы использовать самых надежных в мире солдат в заведомо безнадежном и ненужном деле — попытке достичь полной и окончательной победы социализма советского образца в одной, отдельно взятой исламской стране, победы всерьез и надолго. Не стоило во всем полагаться на свои собственные идеологические догмы и на экстремистов разного толка из НДПА, несмотря на то что, как говорил в 1984 году академик E. М. Примаков (на протяжении всех лет афганской эпопеи бывший директором Института востоковедения АН СССР — средоточия наших знаний о Востоке вообще и Афгани» стане в частности), «НДПА вобрала в себя лучшие традиции революционного и национально-освободительного движения Афганистана, стала подлинным авангардом афганских трудящихся, мужественно борющихся за проведение прогрессивных преобразований в стране» (Правда. 1984. 25 дек.).

С «прогрессивными преобразованиями» (как неоднократно доказано историей) торопиться, право же, не стоит: ни в Тамбовской губернии, ни в Гренаде, ни в Афганистане. Во избежание несчастных случаев. А если кому не терпится — то пусть такие «нетерпеливцы» преобразуют действительность сами, не вмешивая «постепеновцев». Афганистан еще раз показал, что не дело наших военных обеспечивать «претворение в жизнь» политических химер. Их дело — охранять равновесие в мире, защищать границы, свободный выход в Мировой океан, стабильность и преемственность государственной власти и т. п. Русская и Советская армии слишком дорого (как ник-то!) заплатили в XX веке за потворство генералитета амбициям политиков, оплачивая кровью чужие ошибки. Пора остановиться.

Тяжело дались нам опамятование и прозрение. Входила, как справедливо говорят сегодня многие, в Афганистан одна армия, а выходила хоть и та же, но иная. Гроэная, сильная новым знанием и умением, уверенная в себе, несмотря ни на что. Выходила из тяжелой «охранительной» (по методам и задачам — охрана коммуникаций и защита государственных и общественных структур) противопартизанской войны — и возвращалась, втягивалась в страну, бурлящую «перестройкой и гласностью», страстно желающую, мира и спокойствия, ужасающуюся собственной, вдруг официально признанной отсталостью. Страна, кажется, не желала слышать «о доблестях, о подвигах, о славе» своих сыновей — ее увлекала нынче не гордость, но самобичевание (нечто новое для великого народа). Глубокое миролюбие Советского правительства доказывалось тем, что руководители страны не сочли возможным встречать на границе возвращающуюся с войны сороковую армию.

Сегодня, когда девятилетний афганский поход перестал быть суровой действительностью жизни, он становится наконец действительностью духовной: начинается осознание афганского опыта. Не только теми юношами в солдатских бушлатах и с недетским выражением глаз, что запомнились мне в ночном вертолете, летевшем из Шинданда в Герат, но и всей страной. Можно было бы сказать, что пришло время литературы, театра, кино, если бы на протяжении всей войны журналистика достаточно подробно освещала ход военных действий и быт людей на войне. Мы же лишь теперь начинаем по-настоящему узнавать о перипетиях этого похода. То есть осознание, осмысление начинается почти одновременное простым узнаванием: естественно, возрастает поэтому ценность самых простых и бесхитростных свидетельств об этой войне — писем, дневников, воспоминаний. Ныне эти свидетельства — не основа и подспорье для создания художественных произведений, мемуарная литература создается вместе и рядом с художественной. Профессиональные писатели, в любом случае лишь приезжавшие (даже и часто) на войну, пытающиеся понять ее, исходя из своего жизненного и литературного опыта, взаимно дополняют ветеранов-мемуаристов, пробующих понять жизнь и литературу через свой военный опыт. В одной статье нельзя объять необъятное, поэтому я остановлюсь лишь на немногих — чрезвычайно показательных, по-моему, примерах.

В 1989 году увидели свет (в двух номерах «Знамени» и в «Новом мире») короткие рассказы-воспоминания 28-летнего ветерана афганской войны Олега Ермакова — самое, пожалуй, интересное явление этого рода. Первые его литературные опыты воспринимались (и видимо, писались) просто как документальные зарисовки-очерки о неизвестной войне. Когда автор пытался писать «художественно», то, подобно многим, не выходил за пределы упрощенно понятой традиции Э.-М. Ремарка и Э. Хемингуэя (иногда опосредованной — через «Вот пришел великан…» К. Воробьева). Но последние рассказы О. Ермакова в «Знамени» указывают на несомненное литературное дарование, на психологическое чутье начинающего писателя, не избегающего самых сложных (во всех смыслах) тем и сюжетов.