Антология художественных концептов русской литературы XX века

В повести «Медея и её дети» наряду с концепцией «тихого семейного счастья», связанного с образом Медеи Мендес, возникает и иная, принципиально отличная от неё модель. Главную причину счастья практически всех женских персонажей в этом произведении без исключения (Ники, Сандры, Маши и др.) автор усматривает в любви, но любовное чувство Марии иной природы, поскольку она обладает тонким слухом к мистике, чуткостью к миру и художественным воображением. Любовь к Бутонову пробуждает в ней творческий потенциал, усиливает поэтические склонности, вызывая ощущение «безумного», «запредельного» счастья. Счастье и полнота бытия для этой героини связаны прежде всего с процессом создания произведений и с работой фантазии, которые выводят её за пределы земного мира (подобно тому, как Сонечка погружается в вымышленный мир книг), в трансцендентное пространство: «Нечеловеческую свободу и неземное счастье Маша испытывала от этого нового опыта, от областей и пространств, которые открывал ей ангел, но, при всей новизне и невообразимости происходящего, она догадывалась, что запредельное счастье, переживаемое ею в близости с Бутоновым, происходит из того же корня, той же породы»[554]. Но счастье героини, как и поэтическое вдохновение, не может длиться бесконечно, сменяется «душевным мраком» и «тёмной пустотой», что, в конечном счёте, приводит героиню к самоубийству.

Лексемы «счастье» и «свобода» не раз оказываются у писателя в ряду однородных членов предложения (ср. «Поутру она [Елена Георгиевна – С.К.] чувствовала себя счастливой и свободной»[555]), а связующим звеном между счастьем и свободой зачастую становится творчество. Так, например, в романе «Казус Кукоцкого» свобода представляется автору необходимым условием самореализации, без которой невозможен творческий акт. В художественной системе Л. Улицкой категория свободы соотносима с категорией творчества, они носят тесный диалектически взаимосвязанный характер, порождают друг друга: «Они не задумывались о счастье <…> этим играющим жилось прекрасно <…> они брали в руки свою спасительную музыку, которая, мало сказать, делала их свободными, она сама по себе и была свободой»[556]. Таким образом, в концептосфере Л. Улицкой «счастье» оказывается тесно сопряжённым с другими концептами – такими, как «любовь», «творчество», «свобода».

В рассказах «Дочь Бухары», «Бедные родственники» (из одноимённого цикла), а также в романе «Искренне ваш Шурик» анализируемый концепт осмысливается с принципиально иной позиции. Бухара, Ася Шафран и Шурик (персонажи вышеперечисленных произведений соответственно) выстраивают свою жизнь исходя из желания счастья другим людям. Л. Улицкая поднимает в этих произведениях очень важный вопрос: насколько счастье одного человека зависит от счастья другого; обозначает широкий круг обратных связей. В рассказе «Дочь Бухары» мать не может быть счастливой, если несчастен её ребёнок, поэтому в данном случае счастье для Бухары оказывается неотделимым от самопожертвования.

Персонаж другого произведения – Шурик (роман «Искренне ваш Шурик»), делая счастливыми других, испытывает лишь кратковременное ощущение «радости тела» или «физиологической радости». Ограничивая свою свободу бесконечной чередой хлопот обыденной жизни (обязанности перед матерью, зависящими от него женщинами), герой постепенно теряет своё «я»: «Было мгновение какого-то ужасного неузнавания себя, отчуждения от привычного существования и нелепое чувство, что тот, в зеркале, самостоятельное существо, а он, бреющийся Шурик, его отражение»[557].

Шурик не удовлетворён собственной жизнью, возможно, потому, что смутно представляет себе её смысл, не понимает и своё предназначение: «Да и что такое "собственная жизнь"? Чего-то хотеть, достигать… Сам же он ровным счётом ничего не достиг. А хотел чего-нибудь? Нет, и не хотел! – ответил сам себе Шурик на строгий вопрос»[558]. «Собственная жизнь» перестаёт быть для него целью, становясь лишь средством принесения радости окружающим его людям. Постоянно испытываемое героем чувство вины, раздробленность сознания на десятки и сотни всевозможных мыслей, не дающих сконцентрироваться на простом и вечном, мешают ему обрести ту свободу, которая позволила бы стать по-настоящему счастливым.