Антология машинного обучения. Важнейшие исследования в области ИИ за последние 60 лет

Институт биологических исследований Солка (рис. 1), где я работаю[492], — особое место. Когда вы приближаетесь к институту снаружи, он выглядит как бетонная крепость, но когда вы входите в центральный двор, вид радикально меняется: широкое пространство из белого известняка простирается до Тихого океана, а башни по сторонам закрепляют ощущение нереальности. Моя лаборатория находится в южном корпусе со стороны внутреннего двора (на фото слева). Когда вы входите в лабораторию, слева вас встречает электронно-микроскопическая фотография гиппокампа размером со стену, которая выглядит как поперечное сечение тарелки со спагетти. Отсюда открывается вид на чайную комнату — сердце вычислительной лаборатории нейробиологии.

Рис. 1. Из Института биологических исследований Солка в Ла-Хойя в Сан-Диего открывается вид на Тихий океан. Это знаковое здание, спроектированное Луисом Каном, храм науки. Сюда я прихожу на работу каждый день.

Круглый белый чайный стол был ареной для дискуссий с некоторыми из самых выдающихся ученых мира, в том числе Фрэнсисом Криком, который любил беседовать со студентами и коллегами на любые научные темы (рис. 2). Он даже упомянул чайную комнату в своей книге «Удивительная гипотеза»[493]:

Рис. 2. Чайная комната в Лаборатории вычислительной нейробиологии Института Солка в 2010 году. Ежедневные чаепития стали социальным инкубатором для развития многих алгоритмов обучения и научных открытий, описанных в этой книге.

«Группа Терри Сейновски в Институте Солка собирается на неформальное чаепитие почти каждый вечер. Эти чаепития — идеальный повод обсудить результаты последних экспериментов, выдвинуть новые идеи или просто посплетничать о науке, политике и новостях в целом. Однажды я пришел на такое чаепитие и объявил Пэт Черчленд и Терри Сейновски, что нашел место, где находится воля! Она в передней поясной коре или где-то рядом. Когда я обсудил этот вопрос с Антонио Дамасио, выяснилось, что он тоже пришел к той же мысли».

Особенно мне памятен день в 1989 году, когда Фрэнсис Крик пришел на чай с Беатрис Голомб. Он сказал мне, что она хочет работать в области нейронных сетей, и я должен взять ее на работу. Беатрис получила докторскую степень по медицине и на тот момент была аспиранткой в Калифорнийском университете в Сан-Диего и некоторое время занималась исследованиями под началом Крика. Она хотела работать над нейронными сетями для своей докторской диссертации, но биологический факультет не дал разрешения. Я последовал совету Крика и узнал от Беатрис столько же, сколько она узнала от меня, и продолжаю учиться у нее с тех пор, как мы поженились в 1990 году.

Стол для чаепитий приехал со мной из Университета Хопкинса: это был первый предмет, который я купил в 1981 году для новой лаборатории на моей первой работе на кафедре биофизики имени Томаса Дженкинса. Кафедра биофизики была похожа на старую семью, а я — на младшего сыночка, которого окружили заботой. Они вселили в меня уверенность двигаться в новом направлении, за что я бесконечно им благодарен. Я приобщился к традиции послеобеденного чаепития, будучи постдокторантом на кафедре нейробиологии Гарвардской медицинской школы. На крупной разносторонней кафедре это был способ поддерживать связь и узнавать о проводимых экспериментах. Моя лаборатория — миниатюрный университет, в котором обучаются студенты из разных областей естественных и технических наук, математики, и медицины, и чаепития — время, когда мы собираемся вместе как группа.

Я везунчик. Мои родители ценили образование и доверяли мне с раннего возраста. Я жил в период беспрецедентного экономического роста и возможности расширять свой кругозор. У меня были наставники и сотрудники, которые щедро делились со мной идеями и советами, и мне посчастливилось работать с поколением исключительно талантливых студентов. Я особенно благодарен Майку Стимаку, Джону Уилеру, Джону Хопфилду, Брюсу Найту, Штефану Куффлеру, Джеффри Хинтону и Соломону Голомбу, которые на развилках моей карьеры помогали мне повернуть в нужную сторону.