Антология мировой фантастики, т.2. Конец Вечности

— Почитать эти биографии, так каждый человек — герой. Каждый — невозместимая потеря для мира. Хорошо, садишься считать. Сначала считаешь, что будет с Реальностью, если они выживут поодиночке, а потом — что произойдет, если они, Время их побери, выживут в различных сочетаниях. За прошлый месяц я рассчитал пятьсот семьдесят два раковых запроса. В семнадцати случаях — обратите внимание, всего в семнадцати — отрицательные эффекты отсутствовали. Заметьте, что не было ни одного случая, который повлек бы за собой благоприятное Изменение Реальности, но Совет постановил, что и в нейтральных случаях следует давать сыворотку. Гуманизм, видите ли. И вот за месяц семнадцать человек из разных Столетий спасены от смерти.

А что дальше? Стали Столетия хоть немного счастливее? Ни в коем случае. Излечили одного, а десятку, сотне в то же самое Время, в той же стране дали умереть. И все спрашивают: а почему именно он? Может быть, те, кому не досталось сыворотки, были розовощекими филантропами, которых все любили, а единственный спасенный нами счастливчик занят только тем, что избивает свою престарелую мать, а в свободные минуты лупит детишек. Ведь Времяне не подозревают об Изменениях Реальности, и мы не можем им ничего объяснить.

Помяните мои слова, Вой, мы сами накличем на себя беду, если Всевременной Совет не примет решения отсылать все запросы и давать сыворотку только в случае желательного Изменения Реальности. Наша единственная цель — улучшать Реальность. Либо излечение этих людей ведет к этой цели, либо нет. Вот и все. И от этого не отгородиться рассуждениями насчет того, что, дескать, ничего плохого в этом нет.

Социолог, слушавший его со страдальческим выражением лица, попробовал возразить:

— Вот если бы у вас был рак…

— Дурацкий аргумент, Вой. Разве мы принимаем решения на такой основе? Тогда мы бы никогда не произвели ни одного Изменения Реальности. Ведь всегда найдется бедолага, которому не повезет. Представьте себя на его месте, а? И подумайте заодно вот над чем. Всякий раз, когда мы совершаем Изменение, все труднее становится найти следующее, которое было бы благоприятным. Значит, уменьшается и процент людей, которым мы можем помочь. Скоро у нас будет не больше одного исцеления за биогод, даже с учетом нейтральных случаев. Не забывайте об этом.

Харлен потерял остатки интереса к беседе. Подобные настроения были своего рода профессиональным заболеванием. Психологи и Социологи в своих редких работах, посвященных Вечности, называли его “отождествлением”. Люди отождествляли себя со Столетием, в котором они работали, и заботы века часто становились их собственными заботами.

Вечность сражалась с демоном отождествления, как могла. Никто не имел права работать или находиться ближе двух Столетий к Времени своего рождения, чтобы сделать отождествление труднее. При назначении на работу предпочтение отдавалось Столетиям, уклад жизни которых как можно больше отличался от привычного с детства. (Харлену невольно вспомнился Финж, работающий в 482-м.) Более того, при первых же подозрительных признаках Вечного немедленно переводили в другой Сектор. Харлен не дал бы и одной монетки 50-го Столетия за то, что Фарук удержится на своем месте еще хотя бы биогод.

И все же люди упорно стремились найти свое место во Времени. Тяга к Времени — кто о ней не слышал? По каким-то необъяснимым причинам эпохи космических полетов особенно притягивали к себе. Давно уже следовало изучить причины этого, но мешало хроническое нежелание Вечности оглядываться на себя.

Еще месяц назад Харлен презрительно обозвал бы Фарука тряпкой и сентиментальным идиотом, распускающим нюни из-за утраты электрогравитации и отводящим душу в нападках на Столетия, не способные лечить рак.

Он мог бы даже сообщить о нем куда следует. Он даже был обязан сделать это. Ясно, что на этого человека уже нельзя полагаться.

Но поступить так сейчас он уже не мог. Ему даже стало жалко этого человека. Его собственные преступления были куда больше. И тут же его мысли в который раз вернулись к Нойс.

В ту ночь ему удалось заснуть только под утро, и он проснулся поздно, когда сквозь полупрозрачные стены пробивался рассеянный дневной свет, и Харлену показалось, что он лежит на облаке, плывущем по туманному утреннему небу.

Нойс, смеясь, тормошила его:

— Батюшки, ну и трудно тебя разбудить.

Первым побуждением Харлена было натянуть на себя простыню, но ее не оказалось. Затем он вспомнил все, что произошло, и уставился на нее, чувствуя, как краска стыда заливает его лицо. Что ему теперь делать?

Но тут ему в голову пришла новая мысль, и он быстро сел.

— Всемогущее Время! Я проспал?

— Успокойся, еще и одиннадцати нет. Тебя ждет завтрак

— Спасибо, — пробормотал он.

— Я согрела тебе воду и приготовила костюм на сегодня. Он мог только еще раз пробормотать “Спасибо”.