Антология народничества

[…] Прошлогоднее хождение в народ повлияло также и на нашу программу. Если и тогда мы уже находили бесполезным разбрасывать наши силы по всей России и остановились при выборе места на Волге, Доне и Днепре, то теперь и этот район казался нам уже чересчур обширным. Мы решили сосредоточить все наши силы в одной небольшой местности. Таким местом мы определили юго-восточную часть Киевской губернии, или даже еще точнее, местечко Корсунь с окрестностями, так как рассказы крестьян о корсунском восстании[93], происходившем лет двадцать тому назад, давали основание предполагать, согласно нашим теориям, что там сохранилось больше, чем в других местах, революционных традиций. В 74 году неясно представлялось нам, во имя чего мы будем организовывать крестьян. Правда, мы предполагали вызывать как-то в народе мелкие бунты и стачки. Но каким образом их вызывать – мы не знали. Этот вопрос оставался для нас нерешенным. Теперь, в 1875 г., мы остановились на мысли провести организацию в народе во имя передела земли. Передел земли, по нашему мнению, должен был явиться тем знаменем, под которое могли собраться бунтовские силы народа. […]

В нашем представлении бунт являлся, таким образом, альфой и омегой всего; а бунт в народе возможно было организовать лишь от царского имени. Правда, нас шокировало подобное средство, но тут опять выручала нас из затруднения история. В то время мы часто прибегали к сравнению современной России с дореволюционной Францией. История французской революции была нашей настольной книгой. И вот, читая Тэна (Les origines de la Fгance contemporaine)[94], мы находили там немало фактов, подкрепляющих нашу теорию. У него мы узнавали, что французские крестьяне начали бунтоваться еще за несколько десятков лет до революции. У него мы могли проследить, как эти бунты вспыхивали, росли, становились чаще и шире по району, и как, наконец, в момент революции вся Франция находилась в восстании. Тэн приводил примеры того, как крестьяне изливали свою злобу на чиновниках (акцизных, напр.), землевладельцах и совершали всевозможные бесчинства с криком: Vive lе Roi![95] Но прошло несколько времени, и этому королю отрезали на площади голову. Весь этот рост революции, вся эта картина до того была заманчива для нас, и так, с другой стороны, в некоторых своих деталях напоминала нам нашу собственную историю, что не поддаться желанию проводить параллель до конца нам было очень трудно. И мы проводили эту параллель до конца. Как французский народ в прошлом столетии, рассуждали мы, совершая местные бунты во имя короля, совершил в конце концов революцию, так и мы теперь будем бунтовать наш народ от имени царя; ряд подобных бунтов приведет к революции, которая столкнет, наконец, народ лицом к лицу с царем, а тогда падет, между прочим, и царский авторитет. Наш бунт представлялся нам чем-то вроде того, как некогда для Лассаля[96] – всеобщее избирательное право, т. е. копьем, исцеляющим рану…

Как бы там ни было, но, по крайней мере, в теории мы мирились с этим обманом, который признавался нами за неизбежное зло, так как чем больше мы размышляли, тем больше укреплялись в той мысли, что в народе возможно было вызвать только авторитарное движение. Само по себе это было косвенное признание с нашей стороны того, что в народе не было почвы для непосредственной революционной деятельности. Любопытно следующее обстоятельство: наше бунтарство или, другими словами, бакунизм довел нас до признания подложных царских манифестов; между тем, когда мы сообщили о нашем плане самому Бакунину, желая узнать его мнение, – это было уже незадолго до его смерти (1876 г.), – то он отнесся к этому плану крайне неодобрительно. «Ложь всегда шита белыми нитками», говорил он лицу, служившему между нами посредником. Но мы в ту минуту двигались уже, так сказать, по инерции, – по известному строго начертанному пути, изменить который для нас решительно было невозможно. Надо было пережить все до конца.

11. Высочайшая тайная грамота

Из подложной «царской грамоты» крестьянам, распространявшейся в Чигиринском уезде (1876 г.)[97]

Верные наши крестьяне! Со всех концов Государства нашего слышим мы жалобы дорогого нам крестьянства на тяжкие угнетения искони враждебных ему дворян. Между тем мы с самого вступления нашего на Престол Империи Российской старались улучшить положение ваше. Вопреки желанию всего дворянства, Высочайшим Манифестом 19 февраля 1861 г. мы освободили вас от крепостной зависимости и даровали вам всю землю без всякого за нее платежа, а также леса и сенокосы, несправедливо дотоле принадлежавшие одним дворянам. […]