Антология народничества

Защитники, пристава, публика, жандармы – все это задвигалось, заволновалось. Так как публика нe обнаружила особой готовности очистить залу, то явилось множество полицейских, и под их напором публика была выпровождена из залы суда. Часть защитников старалась привести в чувство женщин, упавших в обморок. Рассказывают, что туда же сунулся жандармский офицер.

– Что вам нужно? – спрашивает его один из защитников.

– Может быть, понадобятся мои услуги?

– Уйдите, пожалуйста, разве вы не видите, что один ваш вид приводит людей в бешенство? – ответил адвокат.

Офицер махнул рукой и ушел, последовав умному совету. Во время расправы первоприсутствующего с подсудимыми прокурор и секретарь вскочили со своих мест и, видимо смущенные, оставались все время на ногах. Первоприсутствующий ушел и, растерявшись, позабыл объявить заседание закрытым. Пристав от его имени объявил заседание закрытым. Говорят, будто защитники возразили, что им нужно слышать это из уст самого председателя. Поэтому они были приглашены в особую комнату, где первоприсутствующий объявил им о закрытии заседания. Защитники требовали составления протокола о кулачной расправе, но первоприсутствующий не счел нужным удовлетворить их просьбу и даже упрекнул адвокатов в подстрекательстве. Обер-прокурор Сената Желеховский[109] воскликнул по этому поводу:

– Это чистая революция.

16. Записки И.Н. Мышкина (1878 г.) [110]

Я считаю настоятельно необходимым решить следующий вопрос: признаем ли мы непосредственную осуществимость нашего идеала путем революции или нужно полагать, что дело не может обойтись без переходной политической формы, в последнем случае какова должна быть эта форма. Предположим, что совершается революция. Польша отделяется и организуется в республику. Финляндия провозглашает свою независимость; остзейские бароны[111] умоляют Бисмарка[112] принять их под свое покровительство; хохлы стараются порвать государственную связь с москалями, в Петербурге либералы созывают земский собор и толкуют, кому вручить конституционную корону. Жандармы и попы и словом и оружием пропагандируют безусловную покорность предержащим властям; ну а мы что будем делать? Существует мнение, что наша миссия заключается лишь в разрушении существующего строя и что как только будет достигнута революция, так народ caм построит чудное, стройное здание по всем правилам социальной правды и разумной любви к ближнему; и потому нам нет надобности входить в обсуждение формы будущего или переходного строя. Я не разделяю этого мнения, ибо не имею оснований верить, чтобы весь народ, как единый человек, был проникнут одним ясно сознанным идеалом, не верю, чтобы масса русского народа в настоящую минуту обладала несравненно большим социально-политическим смыслом и убеждением противостоять влиянию мнимых друзей, чем французы в 89, 30, 48 и 71 гг.[113] Я знаю, что из среды одного и того же народа могут выходить и вандейцы[114], и жирондисты[115], и поклонники Марата[116], и национальная гвардия коммуны и версальские войска[117]. Соглашаясь, что политические формы сами по себе не могут создать народное благо, я убежден, что одни из этих форм более пригодны для осуществления нашего идеала, чем другие. Признавая неизбежность переходной политической формы, я полагаю, что наиболее желательною представляется федерация областей с возможно полным проведением федеративного начала (т. е. с предоставлением городским и сельским общинам широкого самоуправления) и с коллективною исполнительною властью. Вообще полезно и необходимо рядом с нашим идеалом определить ближайшую осуществимую ступень и средства ее достижения и определить как можно отчетливей.