Антология осетинской прозы

— Это же кусты колючие, а не сенокос, не пашня. Вам они все равно ни к чему, а нашей заморенной скотине и листьев горсть впрок. Не так ли, добрые люди, я говорю?

— Мы вам сдали в аренду пашню — вот ей и пользуйтесь. Хотите пашите, хотите — волов своих пасите. Но чтоб они в наш кустарник — ни-ни! Или вносите за это отдельную плату.

Инал тогда зло так говорит им:

— Ладно, отправляйтесь своей дорогой! Волы наши сейчас на пашне, а не в кустарнике. Вот когда их там застанете, тогда и разговаривать будем. — И повел борозду дальше.

Днем мы пахали, а на ночь Инал все-таки водил волов пастись в кустарник — надо же им было чем-то питаться.

Тугановы о том пронюхали, подговорили своих прихвостней напасть на нас ночью, отбить волов. А без рабочей скотины как проживешь? Недаром говорили тогда: без вола и коровы горец — не горец. Без вола не вспашешь и не засеешь, дров на зиму не заготовишь, а корова — кормилица. От нее и молоко детям, и сыр к чуреку. Но вола и корову кормить надо, а сено где взять? Вот и случалось, что из-за охапки травы или веток колючих проливалась кровь. Так вот, напасть-то они напали, да в беду попали. Инал-то богатырь, да и мы ему подмога — разогнали их, кому спину наломали, кому носы разбили. Мы-то все повеселели, да только затаили на Инала Тугановы злобу. Месяц прошел — нашли Инала нашего убитым на Тарадагской дороге. Там и похоронили, холмик до сих пор стоит, карагач сторожит его.

— А кто же убил Инала? — спрашивает Карабаша один из нетерпеливых слушателей.

— Ясное дело кто — люди Тугановых. Да только никто убийц не искал, не судил — такое было тогда время, что не мог бедняк доказать свою правду… — Старик тяжело вздыхает, опять разминает руками колени.

Молчат молодые пастухи. Им, родившимся уже в новое время, такие рассказы кажутся легендой.

— Так что же, Карабаш, никто так и не отомстил богачам Тугановым за смерть Инала? — спрашивает один из парней.

— Отомстили, сынок, отомстили. Когда сбросили царя и богатеев — вот тогда сполна за все с ними и расквитались.

И дальше тянется рассказ о лихих сражениях, о горечи поражений и радости побед, о том, как сам Карабаш с оружием в руках боролся за великое народное дело.

— Сейчас-то жизнь пошла совсем иная. Живи да радуйся. Вот я, скажем, такой уж старик, что и не помню, сколько мне лет, а все дома не сидится. Сын и внуки уговаривают: нечего тебе, мол, по горам лазить, хватит росой умываться, тучами укрываться. А я так думаю: отними у меня пастушеский посох да бурку, да трубку — так мне и не жить больше на свете. Как покину я пастбища, на которых провел долгие годы? Здесь мне знакома каждая пядь земли, каждый камень, каждый родник. Сколько весен выгонял я скот на эти луга! Похоже, что здесь в горах и есть мой дом, а в село я в гости прихожу. Меня в стаде каждая корова узнает и по голосу, и по походке. Бывает, ведешь с ними беседу, а они, как люди, все понимают, со всем соглашаются. Жаль только, что ленивы — отвечать не выучились. — И, закончив разговор шуткой, старик бодро, по-молодому поднимается, кличет собак. — Давайте, ребята, на ночь готовиться, — говорит он, давая слушателям понять, что беседа — это хорошо, но пора и за работу приниматься.

А перегнав отару в лощинку и запалив костер, чабаны опять начинают разговор, и опять как нить с клубка, разматывает Карабаш свои истории.

Так и закончил бы Карабаш свой путь на той заветной вершине, к которой шел всю свою долгую жизнь. Но нагрянули черные дни и по-своему распорядились жизнями людей.

Уже в конце июня ушел добровольцем на фронт вместе с соседской молодежью единственный сын Карабаша — Ораз. Письма от него приходили редкие: оборонял Смоленск, был ранен под Можайском, из госпиталя снова вернулся на передовую. А летом сорок второго его снова ранило под Харьковом осколком мины. Врачи спасли ему жизнь, но вернулся домой бледный, немощный.

Вести в горах разносятся подобно эху, и пока Ораз поднялся от дороги к селу, все жители от мала до велика высыпали встречать вернувшегося с фронта солдата. Только отца своего не увидел Ораз.

— Почему ты одна, нана? — спросил он плачущую мать. — Где отец?

— Он теперь совсем не появляется дома. Почти все мужчины, годные к работе, ушли на фронт, он управляется на ферме за семерых. Не может оставить скотину без присмотра.

На следующий день Ораз отправился к отцу на ферму. Они крепко обнялись, и сын стал рассказывать о пережитом, о тяжких боях, о гибели товарищей… Молча слушал старый Карабаш, голова его клонилась все ниже, будто принимал он на свои плечи груз этих бед.

— Вот, значит, как выходит, — заговорил он наконец, — трудились мы, себя не щадили, а когда нажили наконец достаток, начали жить по-человечески, являются эти бандиты и, как саранча, все пожирают… Жгут огнем наши города и села, льют рекой невинную кровь!

— Мало того, отец, — заговорил Ораз, — мало им грабить нашу землю и отбирать все, заработанное потом и кровью, они хотят лишить нас гордости и чести, хотят, чтобы, как бессловесная скотина, повиновались им!