Антология осетинской прозы

Ранним утром у ворот Джерихана спешился всадник, житель глубинного села Хилак. Недавно отары его вернулись с зимних пастбищ, и ему нужен был человек, который доил бы овец в течение месяца. Посоветовали взять Джерихана, и он приехал поговорить с его отцом. Отец возражал: дескать, свой скот без присмотра остается, но гость уговорил и увез с собой Джерихана.

Хилак расположен высоко в горах. От аула Андиевых расходятся две дороги. Одна ведет на юг, другая — на пастбище Дзамарас.

На следующий день Джерихан занялся тем, что его волновало и тревожило. Никто не мешал ему, никто его не слышал. Широки, просторны дзамарасские пастбища! Кто обитает здесь? Только чабаны. Но и они пасут скот вдали друг от друга.

Джерихан знал от старших, как слагают песни сказители: прислушиваются к шуму ветра, к журчанию ручья, к шуму мельничных жерновов, к свисту косы, к перезвону молота и наковальни.

Он слушал и удивлялся. Ветер подул с ледников, обдал холодным дыханием зеленую траву — звучит одна песня. Другая — когда повеет теплом и, зачесывая низкие кусты азалий, ветер устремляется к вершинам. А вот слышится буйное журчание воды в ущелье, да так явственно, будто сидишь у самого берега и вода касается твоих ног. Или вдруг журчание смолкнет и издалека донесется гортанное клокотание реки… Наверное, нет музыканта искуснее, чем бог ветров Галагон, и струны арфы его — реки, ущелья, горы, леса, кустарники, травы.

Джерихан нашел интересное место в горах — узкий, глубокий овраг, расширяющийся внизу на альпийских лугах. Если подойдешь к оврагу и крикнешь — звук многократно повторится эхом. А песню затянешь — кажется, будто хор тебе вторит… А водопад? Подойди — и не услышишь даже голоса своего, но когда ветрено — «кажется, будто вода поет, разбиваясь о камни.

Мелодия песни должна слагаться из множества оттенков, как слагались из множества разных камней сторожевые горские башни. Она должна волновать сердца людей и звучать мужественным призывом к борьбе…

Джерихан пришелся, по душе пастухам. Шустрый, ловкий, проворный малый, поет, веселится, умеет держаться непринужденно среди старших. Он стал их любимцем. Он пел им осетинские песни, но свою песню о Ленине — никогда. Он говорил, что она еще не может им понравиться.

Джерихан уходил к водопаду и подолгу пел там, подбирая слова и оттачивая мелодию.

Незаметно прошел месяц. Джерихан вернулся домой в Барзикау.

Вечером, когда стемнело и закончились домашние дела, Джерихан отправился в Даллагкау к учителю.

Заур подробно расспрашивал его о песне, потом попросил спеть. Джерихан начал тихо, вполголоса, будто в легенде чабан с Белой горы обращается к чабану с Черной горы:

В белом Туале

[33]Чем дальше — горы все круче,
Земля узка.
Мы сложили
О Ленине — нарте [34]великом — песню,Вспахивая наши поля…

Заур слушал внимательно. Джерихан смолк, а он все сидел, думал. Кто знает, какие мысли пробудила в нем эта пастушья песня?

Учитель был первым человеком, кто похвалил песню, и прежде всего за то, что сложена она была так, как слагаются все осетинские героические песни, — самобытно, поэтично и просто. Она выражала сердечную боль горцев, великое их горе и в то же время звала на борьбу за светлое будущее, вдохновляла на подвиг.

Песня родилась. «Пусть народ услышит и обсудит ее, — решил учитель. — Нужно расширить текст, а имеющийся — еще и еще отточить так, чтобы каждая фраза несла ясную и глубокую мысль».

НАРОД — СОВЕТЧИК И ТВОРЕЦ

Субботним вечером из школы Даллагкау послышалась песня. В одном из классов собрались Джерихан, Маирбек, Заур, сказитель Уани, пожилой Тепсыр и пять юношей-певцов.

Песня понравилась, но не обошлось и без замечаний — кое-где слегка напоминает другие осетинские песни. И еще: стоило подумать о другом. Текст песни очень краток, и не автор в этом виноват: обо всем том, что получил трудовой народ благодаря Ленину, одному рассказать не под силу. И это очень хорошо, что текст песни неполный. Когда начнут ее петь в народе, каждый осетин добавит что-то свое о новой жизни.

Песня переступила порог школы — зазвучала в Барзикау и Даллагкау, пришла в Хилак, туда, где ее впервые когда-то спел Джерихан.

Через месяц в Куртатинском ущелье уже не было села, где бы не звучала эта песня. Пели ее и седобородые старцы, и резвые юнцы, пастухи и табунщики на пастбищах, пели ее путники в теснинах ущелья, где разносится эхом малейший звук.

Молва о новой песне дошла и до Владикавказа. Зауру, который ездил в город, об этом сказал заведующий отделом народного образования и просил, чтобы Джерихан приехал.

Перед поездкой пастуха в город все жители Барзикау собрались в его дворе. Все решили сообща подумать, как им быть: песня принадлежала уже не одному Джерихану.

Послушав одиннадцать самых лучших певцов, горцы задумались над текстом песни: хорош ли он?