Антология осетинской прозы

Через множество неудач, через множество препятствий строительство упорно приближается к концу, не с тем, однако, эффектом, на который рассчитывали вначале. Гизельгэс будет, будут вертеться турбины, будет энергия, необходимая для Кавцинка, для Беслановского крахмально-паточного комбината, и еще будет опыт: Гизельгэс — первая высоконапорная в Союзе. Одни шли на строительство ее с инструкциями торгпрома, другие — не имея опыта. Нынешнее руководство — третье по счету — вошло в строительство, когда оно было на ходу. На его долю выпало выправить вольные и невольные ошибки (если не грехи) предшественников.

На ходу перепроектировалась станция. Значительно ниже, чем предполагали, спущен выход водонапорной штольни, расширен до семи метров (первоначально 2,5 м) диаметр выхода водосливной штольни — на случай катастрофического подъема воды в хранилище.

Водосливная штольня — сквозная рана в хребте Кахти-Сара, поднятого богом, по уверению жрецов, чтобы люди обессиливали и падали — молились бы. На деле хребет Кахти-Сара хрупок и рассыпчат и постоянно грозит завалить вход в штольню.

Кахти-Сар — не массив… Кахти-Сар — порождение грандиозного обвала, обрушившегося в ущелье, разделившего его на два: верх — Даргавское плато, низ — Кобанская котловина.

Ливни и ветры веков забили щели между валунами песком, илом, травами. Так образовалась громада Кахти-Сар, такая громада, что если строить плотину в 47 метров высотой, если задержать в водохранилище на Даргавском плато 15 000 000 кубометров воды, Кахти-Сар, «как кисель», сползет вниз.

Плотина будет не в 47, а в 16 метров; емкость водохранилища уменьшается с 15 миллионов кубометров до десятков тысяч.

Мы лишаемся возможности иметь такой запас воды, при наличии которого в течение круглого года можно бы регулировать равномерный напор воды на все три агрегата силовой станции, — она будет многомощной летом и маломощной зимой.

4000 киловатт!

Вместо проектировавшегося постоянного напряжения в 22 500 киловатт.

Горнорабочие выполнили свой долг. С величайшим упорством, одолевая тысячи препятствий, сгорбившись в тесной и мокрой штольне, вслед за ними выполняют свой долг бетонировщики. Арматурщики ухитрились экономить материал и время — додумались, что можно не отхватывать железо для каждого кольца отдельно (это было кропотливо и накладно), но тянуть железо вдоль окружности штольни спиралью (легко и быстро!).

…Весна. На склонах гор стаял снег, они — как медные: обнажился прятавшийся под зимним снегом осенний багрянец. В какой уже раз я поднимаюсь на Кахти-Сар, такой мучительный и все же любимый! Я знаю, что на кряже меня ждет радость — нежданно вырастает буйный, массив снежного Зариу-хоха, исполосованный синими рубцами обвалов. На дальних склонах мрачные ступенчатые аулы, обожженные близким солнцем, обвеянные ветром снежных вершин.

Когда-то кряж Кахти-Сара был «естественной» северной границей Даргавской Осетии. Внизу, в Кобани, жили ногайцы, и на Кахти-Саре стоял сторожевой осетинский аул.

Была борьба на Кахти-Саре, был еще «Кудз-аппаран» — «Сброс собак» — утес, с которого сбрасывали в пенистый Пурт изменников.

Никто не знает, почему ушли из Кобани ногайцы. Говорят, что ушли, спасаясь от чумы, и осели на первой крупной реке, оказавшейся на пути, — Кубани. С Даргавского плато спустились тогда в Кобань осетины. Кануковы захватили верхнюю башню (стоит она полуразрушенная на скале, нависшей над дорогой), Тулатовы — башню, защищавшую вход в Кобан с севера. Вместе с башнями захватили две эти фамилии мягкую и жирную землю Кобанской долины и предназначили всем другим людям быть подвластными.

Началась новая борьба — между подвластными, с одной стороны, Тулатовыми и Кануковыми — с другой. Подвластных возглавил Кермен, который еще ребенком прославился в Кобани силою. Он пастушествовал и голыми руками задушил волка, подбиравшегося к стаду. Тогда Хамурза Тулатов призвал Кермена, снял с себя пояс и кинжал и надел их на парня — приблизил его к себе. И когда вырос Кермен, Хамурза подарил ему коня, брал его с собою в набеги. Подарок пошел впрок: храбр, хитер и смел был Кермен. Возвращался как-то с плоскости Кермен, увидел — открыта дверь в его мельницу. Заглянул — сидит в мельнице мать и плачет.

— Что случилось, нана?

— Вчера был передел земли, а тебе не дали долю. Теперь ты, конечно, будешь биться с ними, а их много, они одолеют тебя, — погибнешь ты!

Взял мать из мельницы Кермен. Утром вышел на нихас Кермен.

— Какие новости?

— Никаких.

— Как же: говорят, что вы землю переделили?

— Да, переделили.

— А где моя доля?

— Тот, у кого доля есть, свою долю знает.

— Узнаем мы, у кого какая доля.

Ничего больше не говорил Кермен, а на второе утро вооруженный пошел мимо нихаса, перебрался на тот берег реки, крикнул оттуда:

— Прощайте вы, оба Кобана! Теперь увидите вы, у кого какая доля будет!

Хамурза один понял, что будет от ухода Кермена.

— Кто вернет его, за того отдам свою красавицу дочь!

Пошел один кобанец вслед за Керменом, раздумывает:

«Если позади буду идти, скажет, что погоня, перегоню — скажет, что засаду готовлю».