Читаем Антология осетинской прозы полностью

— Складно написано, — проговорил Темур, беря у писаря заявление. — Я по дворам пойду подписи собирать, а ты, Илья, иди домой, новое услышишь — сообщи.

Они вышли во двор. Молочные туманы клубились над рекой, над холмами. Село еще спало. Рассвет был сумрачен и хмур.

Еще не рассеялся туман над лесом, еще утро не наступило, а судебный пристав уже подъезжал к Дур-Дуру. Позванивая колокольчиком, дружно бежали две кобылицы, впряженные в линейку, покрытую красным ковром. По одну сторону линейки сидел судебный пристав Владикавказского мирового съезда Никитин, по другую — старшина села Христиановского.

— Беги, народ оповещай, — проговорил Илья. — Эти гости с колокольчиком ваших детей и стариков выбрасывать на улицу будут.

Линейка поравнялась с ними.

Темур молча оглядел незваных гостей, а Илья зашагал по дороге, что ведет из Дур-Дура в Христиановское.

Первым домом, из которого надо было выселить хозяина, был дом Темура. Когда пристав Никитин вместе с сопровождающими его должностными лицами направился к дому, народ опередил его. Со всех концов селения бежали люди и, добежав до дома Темура, останавливались. Собралось все село. Никто ни о чем не спрашивал. Толпа молчала. Притихшая, безмолвная, она ждала…

Тут стояли ветхие старики, у которых веки были изуродованы трахомой, и безусые юноши, и сморщенные старухи с седыми волосами, и оборванные ребятишки в отцовских бешметах, и молодые стройные девушки.

Вышел вперед высокий старик со щетинистыми бровями, выборный от дурдурцев, и сказал:

— Нет такого закона, чтобы выгонять детей и стариков, оставлять их без крыши, без хлеба… Не допустим мы этого, лучше не трогайте.

Подобно шелесту ветра перед грозой, прошел по толпе шепот и смолк.

Ползли с севера большие черные тучи, дул влажный ветер, накрапывал дождь, горы хмурили седые брови. Хорошо в такой день иметь теплую избенку, за избой — сарай, полный дров, сено, корову, ведро ароматного молока, а в печке — хрустящий чурек…

Плотной стеной загородил народ дом Темура, сжимаясь все плотнее и плотнее…

Пристав, князь Макаев и старшина отступили от дома. Отойдя, Никитин сказал:

— Разойдитесь и не сопротивляйтесь, все равно вас выселят. Не мешайте приводить в исполнение решение суда.

Молчание. Словно не толпа, а один человек — мрачный, насупленный, злой, готовый на смертельную схватку.

Тогда Никитин предложил полиции очистить проход к дому Темура.

Полицейские кинулись в толпу, но она сжалась еще сильнее и, как пробку, вытеснила их. Образовав живую плотную стену, толпа лавиной двигалась на пристава и должностных лиц, оттесняя их все дальше от дома. Тогда пристав вынул револьвер и направил его в толпу. Но даже это не испугало людей. Затаив дыхание, они наползали на кучу начальствующих лиц.

— Не пугай револьвером, начальник, — сказал старик и вплотную подошел к приставу. — Есть вещи страшнее смерти. Спрячь оружие, не озлобляй народ. Тот не боится смерти, кто устал ненавидеть…

Пристав, видя, что привести в исполнение возложенное на него поручение опасно, спрятал наган и сказал:

— Я принужден буду составить протокол о вашем поведении. За противодействие властям вы будете наказаны и, в конце концов, все равно подчинитесь решению суда!

— Пиши!.. Не боимся! Записывай!.. Всех записывай!.. — раздались крики.

— Все мы, как один человек, — сказал опять старик. — Не позволим выселить нас. Это наша земля. Деды наши, отцы наши умерли здесь, умрем и мы на ней…

— Где сам Амурхан? Где он? Трус!.. Пусть сюда придет! Погоди, отольются шакалу овечьи слезы…

Поднялся крик, послышалась ругань.

Старик поднял палку над головой. Шум прекратился.

Пристав начал составлять протокол.

Никто не ушел. Назывались имя и фамилия, старшина удостоверял личность, и все сто сорок три семейства были занесены в протокол.

Чины полиции, старшина, пристав и князь пошли в дом помещика, а толпа все не расходилась: ругалась, стонала, проклинала, грозила…

Ворота помещичьего, дома были плотно закрыты, с цепей спустили собак.

Амурхан знал, когда толпа волнуется, она безрассудна, не знает удержу, как река, прорвавшая плотину.

Сыпал мелкий дождь. Ветер с печальным шорохом свистел на чердаках, где-то протяжно мычала корова, где-то плакал ребенок.

2

Владикавказ[28] — центр Терской области, место пребывания наказного атамана Терского казачьего войска. Живописны окрестности города! С юга — пологий хребет, покрытый густым лиственным лесом, выше — цепи скалистых и снежных вершин.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное