Антология реалистической феноменологии

Далее, однако, эта «внеположность» указывает на нечто гораздо более существенное для самого феноменального положения вещей, а именно на то, что одна группа определенных «содержаний сознания» предстает как отчетливо и неустранимо противостоящая уму или сознанию и тем самым находится в ярко выраженной феноменальной противоположности к другой группе «содержаний сознания», действительно являющихся «содержаниями»; реальное сознание, таким образом, не «противостоит» им, как содержаниям первой группы, но преднаходит их в себе самом и вместе с самим собой, т. е. обнаруживает их здесь как реально изначально находящиеся на своих собственных местах. Первые образуют «внешнемирную», или «физическую» данность, вторые – «внутримирную», или, если можно так выразиться, психическую данность, либо, как любят выражаться позитивисты, первые суть «объективные», вторые – субъективные содержания сознания. (Ср. об этом Шуппе; затем Лаас с его «субъект-объективизмом» и совершенно справедливой полемикой по этому вопросу с Юмом, который, к примеру, полностью упускает отчетливое феноменальное различие между местами явления ощущения боли и цвета.) Современные позитивисты в этом вопросе также сделали значительный шаг вперед, раз и навсегда отделив противоположность «объективного» и «субъективного» или же «внешнего» и «внутреннего» от совершенно иной противоположности между содержаниями, «относительными по отношению к сознанию», и содержаниями, «бытийно независимыми» от сознания. Если нечто по своему явлению занимает внешнее, противостоящее или же «объективное» положение, оно, тем не менее, по своему наличному бытию может быть «относительным по отношению к сознанию», т. е. в этом фиксированном смысле оно все же может быть «содержанием сознания».[150]

Но для позитивиста «внешний мир» как таковой уже достаточно охарактеризован тем, что ему свойственно это «вовне» или противостояние; «независимое от сознания» бытие как таковое представляется позитивисту противным смыслу. Реальные внешнемирные элементы отличаются, с другой стороны, от нереальных – в случае, если такое выражение вообще имеет какой-либо смысл – в силу проявления в ощущении; то, что в упомянутом «противостоянии» дано как «ощущение», есть т. н. «действительное»; то, что дано в противостоянии как «воображаемое» или как голое представление, есть т. н. недействительное.

Мы видели, что эти последние определения ни в каком смысле не удовлетворительны, так как и в случае с являющимся в виде «голого представления» может присутствовать сознание действительности в подлинном и изначальном смысле, т. е. будучи прямо и непосредственно привязанным к тому, что является; как, впрочем, и наоборот – воспринимаемая данность иногда может казаться мне чем-то нереальным (как при галлюцинации, осознаваемой в качестве таковой).[151]

Тем самым мы видим, что к этой «внеположности», соотносящейся только с местом явления данного, следует добавить что-то другое, в качестве противоположности явлению в восприятии и представлении для того, чтобы прояснить иную противоположность – противоположность являющегося там, вовне, «реального» — являющемуся там, вовне, «нереальному». Это станет ясным для нас сразу после прояснения того обстоятельства, что выражение «внешний мир» как таковое имеет более полный и содержательный смысл, чем ему придается в этой теории, что оно уже в себе самом указывает на то, что́ делает «реальным» являющееся вовне или противостоящее; ибо тому, что является вовне, и что равным образом включает в себя как реальное, так и нереальное, противостоит «вовнесущее» или «внешнемирное», которое как таковое и есть реальное (даже если, конечно же, не всякое реальное должно быть «внешнемирным»). Но там, где этот феномен истинной «внешнемирности» не полностью игнорируется позитивизмом, он все же отрицается как в себе не согласованный, следовательно, отрицается не только в теоретико-познавательном плане, но и как объективно несостоятельный.