Антология реалистической феноменологии

Следует лишь присмотреться к рассматриваемым здесь случаям, чтобы ясно осознать это. Если мы ограничимся случаями чувственного представления, то восприятие вещей дает нам наилучший пример представления, наглядное содержание [Anschauungsgehalt] которого может обнаруживать большую или меньшую полноту, отчетливость и ясность. По мере того, как мы приближаемся к вещи внешнего мира, репрезентирующее наглядное содержание становится все более богатым и ясным, со все большей отчетливостью проявляются все новые стороны вещи. С самого начала вещь находится перед нами; и пока вещь представлена нам, созерцание принимает все новые и новые формы. Больший или меньший объем созерцания имеет место в различных измерениях, сам же характер представления, напротив, не допускает никаких градаций. Здесь совершенно отчетливо видно, как точно мы должны отличать понятие представления, которое характеризуется нами как присутствие представленной предметности, от понятия созерцательной наглядности [Anschaulichkeit], варьирующейся в широком объеме при сохранении постоянного присутствия. Независимость одного от другого заходит настолько далеко, что нечто предметное может представляться, не сопровождаясь никаким непосредственно репрезентирующим созерцанием, малейший след которого можно было бы при этом констатировать. Обратимся еще раз к восприятию вещей [внешнего мира]. Передо мной лежит книга; в таком случае мне пред-ставлена вся книга, и в то же время лишь часть ее наглядно репрезентирована в созерцании. Обратная сторона книги, например, никоим образом не дана мне наглядно в созерцании, я ее не воспринимаю и обычно не создаю ее наглядную репрезентацию посредством воспоминания или воображения. Возможно, в первый момент при взгляде на эту ситуацию здесь возникает искушение назвать представленным лишь наглядно репрезентированные в созерцании части книги. Однако то, что находится передо мной, есть все же книга – целый предмет, – а не фрагмент этого предмета. Если окажется, что обратная сторона представленной вещи, например какого-нибудь сосуда, отсутствует, то мы переживем разочарование. Интенция, направленная на весь предмет в целом, отчасти не наполнена созерцанием – такая неполнота или, лучше сказать, разочарование возможно лишь в том случае, если изначальное представление распространяло свою интенцию на весь предмет, включая его не данную наглядно в созерцании обратную сторону, и при вращении предмета возникло столкновение между тем, что было поначалу представлено без наглядного созерцания, и тем, что теперь дано наглядно. В пределах любого восприятия вещи мы находим, таким образом, компоненты представления, лишенные наглядности. В соответствии с упомянутым нами выше словоупотреблением можно назвать соответствующую часть предмета со-«подразумеваемой» частью, которая не дана наглядно. Между тем, едва ли нужно еще подчеркивать, что речь здесь идет не о подразумевании в том смысле, в каком мы предпочитаем о нем говорить. Для последнего существенным является именно то, что подразумеваемый предмет не представлен. Мы можем живо представить себе случай, когда имеют место акты этого подразумевания одновременно и в том, и в другом смысле. Мы рассматриваем вещь, обратная сторона которой со-«подразумевается» в не-наглядном представлении, и одновременно мы с пониманием высказываем предложение: «Обратная сторона этой вещи является такой-то и такой-то». Здесь к длящемуся со-«подразумеванию» присоединяется подразумевание совершенно иного рода: облаченное в языковое одеяние, точечное по времени и самостоятельное. Нельзя игнорировать сущностное различие тех и других актов; со всей отчетливостью мы видим здесь, что представление, лишенное наглядного созерцания, никоим образом не тождественно нашему подразумеванию, облаченному в языковую оболочку.