Антология русского советского рассказа (60-е годы)

— Ишь ты… чего захотел.

— И сразу вернемся, проводишь меня.

— Светло уже.

Поцеловала она его коротко, три раза, словно благословляя.

— Написать тебе?

— Не знаю.

— А ты ответишь?

Она пожала плечами.

Пока она удалялась вверх, поднимаясь головой к первой полоске света над черными изгибами горок, он стоял, ожидая, когда она скроется. «Что ж это со мной? — волновался Василий. — Жил, не вспоминал, случайно заехал, увидел, и…»

Снизу ему было видно, как Зина вошла в комнату, напилась, подсела к столу и задумалась.

Потом дунула на лампу.

1965

И еще два дня

Ирина Стрелкова

Директор завода Иван Акимович Грачев умер ранней осенью. Смерть дождалась дня тихого и светлого. Не прибрала Грачева в прошлую зиму, когда на испытаниях изделие завода выкинуло скверную штуку и на заводе целый месяц трудилась особая комиссия и был у Грачева второй инфаркт. Не прибрала и в иную пору, при других обстоятельствах, как будто для этого подходящих. Терпения у нее хватало.

В тот день Грачев приехал с завода не очень усталый, только пожаловался жене, Анне Петровне, что весь день в кабинете было душно. Надел домашнюю вельветовую куртку, но спеша поужинал, просмотрел газеты, потом встал и сказал Анне Петровне:

— Прилягу-ка на часок.

Но вдруг начал клониться набок и упал.

Анна Петровна привычно кинулась к телефону.

Терапевт заводской поликлиники Софья Михайловна жила в соседнем доме. У нее в прихожей, на столике, всегда лежал спортивный чемоданчик. Она схватила чемоданчик и в домашнем халате, в шлепанцах, щелкающих по пяткам, сбежала вниз по лестнице, пересекла залитый асфальтом двор, пробежала мимо освещенных витрин гастронома, деловито отпихнула с дороги несколько изумленных ее видом прохожих, нырнула в подъезд и шумно задышала, готовясь штурмовать третий этаж.

Три минуты бежать от ее двери до грачевской, четыре, если переодеться. Никакая «скорая» так скоро не приезжает.

Софья Михайловна знала, что дверь у Грачевых уже открыта, и не стала звонить, вошла, как к себе домой, привычно щелкнула застежкой чемоданчика, накинула поверх домашнего докторский халат, без которого не посмела бы коснуться ампулы, вынула из коробочки с надписью «Грачев» все, что в таких случаях полагалось, и подошла к нему. Грачев лежал на полу, неловко подвернув левую руку под спину. Софья Михайловна, даже не коснувшись его, вдруг почувствовала, что на этот раз ничем не сможет помочь…

Она сидела на полу, рядом валялась раскрытая коробка с надписью «Грачев», в чемоданчике были другие коробки, с другими фамилиями, обладателей которых еще не раз должен был спасти бег этой немолодой женщины — в любой час, в любую пору года, — но Грачеву уже ничего не было нужно.

— Вам плохо? — спросила испуганная ее бездействием Анна Петровна.

Софья Михайловна беспомощными глазами поглядела на нее снизу вверх, покачала головой — и Анна Петровна все поняла.

Вдвоем они подняли грузное тело и положили на широкий низкий диван. Первым, кому позвонила Софья Михайловна, был секретарь райкома Харитонов.

Василий Иванович Харитонов еще сидел в райкоме, один в кабинете, где к письменному столу был приставлен другой, длинный, как на свадьбу, под зеленым сукном — пропыленным, прожженным сигаретами, закапанным чернилами. Стол этот только что освободился от беспокойных локтей, от кожаных папок, от сколотых скрепками объяснительных и докладных — кое-где валялись клочки бумаги, разрисованные чертиками, и скрепки, сорванные с бумаг в пылу споров. Поглядывая в зеленую, еще дымную даль стола, Харитонов перебирал в памяти только что закончившийся разговор, прояснял на будущее, кто чего добивался, кто кого поддерживал, кто кого резал и какие у каждого были к тому мотивы. Память у Харитонова была цепкая, долгая.

Зазвонил телефон, но Харитонов не обращал на него внимания, пока не осенило его, что секретарша-то давно ушла. Тогда он поднял трубку, сразу ставшую маленькой в его широкой ладони. Трубка была под слоновую кость, с проводом-спиралью, новейшая модель — телефонисты райком не обижали, городская телефонная станция находилась как раз в этом районе.

— Василий Иванович? — услышал он в трубке телефона, действительно отличного, передавшего сейчас и дрожание губ, и прерывистое дыхание, и напряжение пальцев, прижатых к горлу. — Василий Иванович? Я от Грачевых. Иван Акимович только что скончался…

Последнее слово вошло в Харитонова физически ощути мой болью. Не в сердце, не в виски, а куда-то в тело, как будто бы и нигде, но в то же время всюду. Не похожая на прежние боли, которые Харитонов знал, — на ожог расплавленным чугуном, на костоломку в автомобильной катастрофе, на нож, ударивший снизу в живот. Ему стало легче, когда он почувствовал, что боль заострилась и начала медленно уходить наружу через левый висок.