Антология русского советского рассказа (60-е годы)

Сергеев подбросил уголька и придвинул начальству табурет, но Харитонов садиться не стал — табурет был чрезмерно грязен. Неряшливой, неприбранной была и постель в углу за шкафом. Сам скульптор тоже показался Харитонову грязным сверх необходимого. Харитонов видывал разные заводские участки, прошел и сам через разные производства, в том числе и через такие, где приходилось быть по исподнее в саже, в мазуте, и отлично знал, что только никудышные, низкой квалификации мужики любят щегольнуть свински грязной спецовкой.

Нерчинский этих мыслей Харитонова угадать не мог, он был слишком занят собой, своей работой и был доволен, что в этот поздний час секретарь райкома застал его в мастерской, заляпанного глиной, и мог своими глазами удостовериться, что скульптура — занятие тяжкое, грязное и трудовое. Кстати, за критику на активе Нерчинский на Харитонова был вовсе не в обиде — наоборот, она принесла ему немало приятного и практически полезного, о чем Харитонов и не догадывался.

Если бы Харитонов и умел говорить о своих чувствах, то все равно не стал бы он откровенничать с Нерчинским о том, как потрясла его смерть Грачева и как захватила мысль Семеныча сделать бюст Ивана Акимыча. Сухо и коротко сообщил Харитонов скульптору, какую работу он просит его выполнить сейчас же, этой ночью.

Нерчинский пожал плечами и неприязненно ответил:

— Речь идет о директоре завода? А если умирает рабочий этого завода, вы тоже ездите ночью и ищете, кто бы снял гипсовую маску?

Харитонов давно вырос из того возраста, когда ввязываются в дискуссию насчет рядовых и руководящих.

— В данном случае имеет место инициатива самих рабочих, — твердо ответил он. — Конкретно — рабочих литейного цеха. По гипсовой маске, сделанной вами, они отольют скульптурный портрет товарища Грачева.

— Скульптурный портрет? — в голосе Нерчинского прозвучала нескрываемая насмешка. — А они представляют себе, что значит скульптурный портрет и вообще, что такое художественное литье?

— А вы, — спросил Харитонов, — вы представляете себе, между прочим, какую более точную продукцию выпускают эти люди?

Нерчинский сделал неопределенный жест: важнейшую государственную тайну насчет продукции завода знал в городе каждый мальчишка.

— Вот именно, — подытожил Харитонов.

Скульптор перестал ковыряться в глине, скатывал с ладоней подсыхающие рыжие комочки и с любопытством разглядывал секретаря райкома. От его взгляда Харитонову стало не по себе — будто чужие руки мяли его лицо, как какой-то подходящий для лепки материал, и что-то вытягивали из этого материала, помимо воли Харитонова.

— Я поеду, — сказал Нерчинский. — Все равно некому, кроме меня.

Дверь квартиры Грачева была открыта, во всех комнатах, в коридоре, на кухне горел свет, но какая-то черная тишина владела домом.

В кабинете Грачева сидели несколько человек — без шапок, но в пальто, и Харитонов подумал, что и сам тоже не мог теперь в этом доме привычно раздеться в прихожей, нашарить, не глядя, крючок вешалки, задев ненароком тяжелое драповое пальто хозяина дома.

Среди сидевших в кабинете были и главный инженер, и заместитель Грачева, и начальник заводского КБ — ленинский лауреат, и новый секретарь парткома, присланный на смену Харитонову, ушедшему в райком.

Секретарь парткома встал навстречу Харитонову и вполголоса принялся перечислять: в министерство сообщили, сына вызвали телеграммой…

— Вот что, товарищи, — сказал Харитонов, садясь за стол, — постигла нас тяжелая утрата. — Он сам сейчас ощущал, как неловко втискиваются одолевающие его мысли в эти готовые слова, но по-другому говорить не мог, да и не был уверен, что его поймут, если сказать по-другому. — Но есть, товарищи, наш священный долг, — продолжал Харитонов, — показать всему городу, кем был для нас Иван Акимович — для завода и для всей районной партийной организации.

Начиналось, как начинаются болезни, то самое состояние, когда Харитонов брал через край, ни с кем не советуясь, всех подминая напором своей незаурядной воли и в то же время искренне считая, что воплощает стремление большинства. Такое с ним случалось уже не раз, как и со многими, кому выпала на долю выборная организаторская работа, на которой не заносит только тех, кто смолоду приловчился ничего не делать или уж если делать, то только чужим умом — с одной стороны, и чужими руками — с другой.

Харитонов был человеком действия. И похороны Ивана Акимыча Грачева он решил воплотить в крупнейшее мероприятие всего района еще и потому, что горе Харитонова горячо клокотало внутри и требовало отлиться в привычные формы.