Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19

Он помолчал, чтобы мы представили себе картину тяжело летящего над лагерем коршуна с большой рыбой в крепких желтых лапах.

— Он летит, а я придумал: или палку какую вверх брошу, или в горн пионерский дуну! От неожиданности он рыбу и выпустит. А я и рад.

— Вы что же. Пантелеич, всегда с собой горн носили?

— И носил. Это сейчас с продуктами хорошо стало. А тогда за каждой колбасиной приходилось в Москву ездить. А тут тебе рыбина большая. И даром.

— И не жалко вам коршуна? — спросила моя спутница.

— И жалко, и не жалко его. Когда он моих кур не трогает, так вроде и жалко. А как он пару цыплят у меня унесет или курицу, так и не жалко вовсе. Так бы и убил! Только стрелять я не стану, а вот рыбу у него отниму. Но и он мне хорошо отомстил.

— Это как, Пантелеич?

— А так. Сейчас расскажу.

Пантелеич никуда не спешил и рассказывал медленно, с удовольствием:

— Была вот как сейчас осень. Трава стояла на берегу свежая, как весной. Вздумал я сена насушить. Принес косу и стал косить. Кошу, кошу, а жара сильнющая! Вот как сейчас. Решил искупаться.

— А не холодно? Все-таки осень?

— Да нет. Погода, я же говорю, была как сейчас, теплая. На мне были одни трусы и калоши. Решил я в трусах в воду залезть. А потом думаю: чего это я буду трусы мочить-выжимать? Народу нет, пионеров нет, и так сойдет, без трусов. И полез голышом. Только влез, смотрю — тень надо мной промелькнула. Это коршун. Спикировал он на мои трусы, схватил их коггищями — и вверх. Спасибо, думаю!

Сторож посмотрел на нас — интересно ли нам — и продолжил:

— Туг, как назло, делегация из дом-отдыха. Сели на бережку, экскурсовод им про фабрику на той стороне рассказывает. А я плещусь. Ну что твоя русалка — туда-сюда, туда-сюда.

Я спросил:

— А что это за фабрика?

Он ответил:

— Хорошая фабрика. Там из растений гербарии для школьников делают. Какие растения чего лечат. Их на картонки наклеивают. Учебные альбомы получаются.

— Очень хорошая фабрика. — согласилась худож-ни-ца.

— А я плаваю и плаваю. Ну точно морж в зоопарке, и все. Только смотрю — у меня уже хвост отваливается. Плюнул я на отдыхающих. Вырвал две плети водорослей. обмотался ими под водой для порядку и бегом выскочил. Схватил косу и как Нептун заморский к дому побежал.

— Значит, все хорошо кончилось?

— Не совсем. Бабка моя чуть не померла. В лагере она на раздаче работала. И поросенка кормила. Так вот что получилось. Сидит она на крыльце, козу доит. Коза веник березовый ест. Вдруг видит бабка — с неба что-то летит красное. Так летит, не торопясь и переваливаясь. А это мои трусы падают, их коршун выпустил. Бабка моя коршуна не видела, а трусы-то заметила. Она и затряслась.

— Почему? — удивился я.

— А ты сам подумай. Бабка моя верующая. Если трусы с неба летят, то сам-то я где? Конечно там, на небе. Значит, забрал меня Господь Бог, а белье ей, как в больнице, выдают. Она в слезы.

Мы с моей спутницей хохотали в голос. А я был очень горд Пантелеичем. Вот какие места и каких людей я имею в своем подмосковном багаже!

А Пантелеевич заканчивал:

— Туг я из леса выбегаю с косой, весь в водорослях. Бабка в панике. То ли смерть зеленая уже и за ней пришла, то ли это индеец из пионерской самодеятельности с лета в лесах запутался. В общем, полные кранты! Бабка моя в одну сторону, коза — в другую, ведро опрокинула! Обе с воплями бежать. Я кричу: «Стой! Стой! Это я!» Куда там! Никогда в жизни моя бабка так быстро не бегала. Пионеры такую скорость на стометровке не развивали. Ну. пусть бежит. Не хватало мне в моих водорослях за ней гоняться.

Я спросил:

— А что дальше было?

— Дальше не так интересно. Дальше она вернулась, и не одна, а с милиционером каким-то молодым и священником. Он в соседнем доме комнаты снимал. Подошли они так осторожно к дому, а тут я из дверей выхожу, уже в штанах и телогрейке, как полагается. И все им рассказываю — и про трусы, и про коршуна, и про отдыхающих. Они как начали хохотать.

— А что ваша жена?

— А бабка моя, дура, веник схватила и давай всех этим веником лупить. Сначала меня, потом милиционера, потом священника, а потом и козу. Всех разогнала, да так зло! Очень невежливо получилось. Я с ней потом два дня не разговаривал.

— А что коршун? — спросила моя спутница.

— А что коршун? Летает. На днях я у него курицу отбил. Здоровую, красную, рыжую. Бабка так и зовет его — «снабженец».

— Ой, покажите курицу, — попросила моя спутница.

— Нет, — отказал Пантелеевич. — Нечего показывать.

— Почему?

— Съели курицу.

— Почему съели?

— Очень просто почему, — объяснил сторож. — Не буду же объявление писать: «Нашлась курица. Потерявших прошу забрать». Или по всем деревням нашим приречным с курицей ходить и спрашивать: «Не ваша? Не ваша ли?» Верно?

Мы кивнули головой — верно.

— Держать ее тоже странно, — продолжил Пантелеич. — Придет ко мне человек и спросит: «А почему у тебя моя курица живет?» Он же ни за что не поверит, что мне его курицу коршун доставил. Да и пользы от такой курицы мало. Она с перепугу нестись полгода не будет. А то и вовсе перестанет. Корми ее даром.

Вот на этой съеденной курице мы и расстались.