Антология сатиры и юмора России XX века. Том 19

— Зачем фотография! — кричит Матроскин. — Мы сейчас ее саму живьем приведем.

Побежали за девочкой Катей. По дороге Матроскин и Шарик ей все объяснили. И про любовь, и про африканский гриб с дурман-травой. И про то, как дядя Федор марсианином стал.

— Вас в подвал бы посадить за такие дела вместе с вашим Печкиным, — сказала Катя. — И этими грибами забросать с ног до головы. Чтобы вы тоже на недельку марсианами сделались.

А пока кот и пес за девочкой бегали, папа объяснил профессору Стрельцову, почему дядю Федора дядей звать. Потому, что он очень серьезный мальчик и воспитанный.

Вот Катя пришла. Подвели ее к дяде Федору. Профессор спрашивает:

— Дядя Федор, знаешь ли ты эту девочку?

Все замерли.

— Знаю, — говорит дядя Федор. — Это девочка Катя. Ее дядя профессор Семин. Он зверей изучает. Она из Америки вместе с папой приехала.

Профессор Стрельцов вздохнул и перекрестился даже.

— Ну так вот. Катя и ты, дядя Федор, идите погулять в лесу, и в поле, и на речке и поговорите обо всем. Я думаю, к дяде Федору скоро память вернется.

Катя взяла дядю Федора за руку и в поле повела.

— А вы знаете, дядя Федор, сколько у вас недостатков? У меня даже целый список есть.

— Откуда? — спросил дядя Федор.

— Ваши друзья приготовили.

И они ушли в поля деревни Простоквашино.

— А вы, приятели дорогие, — обратился профессор Стрельцов к Печкину, Шарику и Матроскину, — вы сами себе наказание придумайте.

Они задумались, и все стали затылки чесать. Такое с ними в первый раз в жизни случилось — наказание себе самим придумывать.

Тут и мама на такси приехала. А с ней тетя Тамара, ее сестра из военных.

Как только Печкин маму увидел, а особенно ее сестру тетю Тамару, он тихо так Матроскину говорит:

— Все. Я для нас наказание придумал. Уходим в партизаны. На месяц. И ни на секунду не откладываем.

И все трое они бросились бежать в сторону леса.

Наследство волшебника Бахрама Волшебная сказка

Волшебник Бахрам — властелин подземного мира (в пределах Душанбинской и Кулябской областей) был недоволен. Его буквально переполняли знания и умения, а показать их было некому. Никто не мог сказать: «Друзья, я видел на свете немало могущественных джиннов и зловещих колдунов. Но все они не могут сделать и десятой доли того, что умеет делать славный старина Бахрам».

Он умел перемещаться в подземелье, переходя из пещеры в пещеру сквозь стену. Мог оживить любой рисунок. Мог летать под землей на ковре-самолете. Мог играть на любом музыкальном инструменте. Прекрасно играл в шахматы. Он видел алмазы и рубины сквозь толщу земли. И никто этого не ведал, и никто не мог повосхищаться им. Мало того. Ему некому было передан, свои знания! Жуть!

Он сидел в своем любимом бирюзовом зале, освещен ном невидимыми источниками света, на своем любимом бирюзовом троне, покрытом персидским ковром. Сидел под крепким шелковым балдахином (мало ли, вдруг землетрясение или камнепад) и страшно переживал:

— Хоть бы какой заблудший ангел сюда залетел. Хоть бы какой негодный мальчишка провалился. Я бы его немедленно поймал, сделал любимым учеником, запер бы за решетку и начал обучать. Лет через двести у меня был бы хороший наследник.

Бахрам не любил откладывать дело в долгий ящик. Он протянул руку, взял золотой колокольчик с балдахина и позвонил:

— Амфилохий!

Тотчас же в пещеру, топая босыми ногами, протирая заспанные зеленые глазищи, ввалился здоровенный мерзила в малиновых трусах и с кувалдой:

— Я здесь, господин!

— Амфилохий! Ты что делаешь? Спишь?

— Никак нет. господин! Я не сплю. Я кувалду протираю! (ильно засорилась. Заржавела совсем. Здесь, под землей, однако, все сильно ржавеет.

— Хорошо сказано, однако. — согласился Бахрам, — что все ржавеет. А не кажется ли тебе. Амфилохий, что мы с тобой тоже сильно заржавели?

— Не кажется, господин. Люди не ржавеют.

— Это верно, Амфилохий, светлая голова. Тогда я по-другому скажу. А не кажется ли тебе, Амфилохий, что мы с тобой здесь сильно обросли мохом?

Амфилохий опять не согласился:

— Не кажется, господин. Люди мохом не обрастают.

— Н-да.

Бахрам долго молчал, потом произнес:

— Скучный ты, Амфилохий, вот что. Иди-ка ты на свое место и добывай алмазы. И кувалда твоя мохом не покроется.

Но через пять минут он снова позвонил в колокольчик. Амфилохий снова пришлепал, волоча за собой кувалду. С ней он никогда не расставался. Видно, любил ее.

— Чего тебе, господин?

— Вот чего. Ты, Амфилохий, умойся поосновательнее. Приоденься и поднимись наверх, на поверхность земли.

— Зачем? — испугался Амфилохий.

— Отыщешь там мальчишку поприличнее, запихнешь его в мешок и принесешь сюда. Будет у меня ученик.

— А умываться-то зачем?

— Чтобы мальчишку своей чумазостью не напугать.

— Хорошо, господин. Слушаюсь и повинуюсь.

И пошел верзила с грустью умываться. Делать нечего, воля господина для раба — все равно что воля Аллаха для господина.