А если бы в нем был хоть какой-то смысл, то это уже был бы не каприз, а осмысленное желание.
Суть женского каприза исчерпывающе сформулирована русским фольклором: «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что!»
А в зарубежной литературе ярчайшая иллюстрация — известная новелла О’Генри про то, как молодая жена сказала Малышу Мак-Гарри: «Милый, я, пожалуй, съела бы персик», и хотя для персиков был совсем не сезон, но Малыш прочесал за ночь все овощные палатки и магазины Манхеттэна, и везде ему предлагали апельсины, но ему были нужны персики, и тогда он навел полицию на подпольный притон и получил свои синяки и шишки в битве с бандитами, и шикарный стол притона опять-таки был завален апельсинами, но Малыш все же отыскал под столом один-единственный персик и принес его молодой жене, и…
— Гадкий мальчик! — влюбленно проворковала она. — Разве я просила персик? Я бы гораздо охотнее съела апельсин.
Ни у О’Генри не было, ни у меня нет слов, чтобы прокомментировать этот апофеоз бессмысленности женского каприза!
А ведь, вообще-то, у нас равные стартовые условия: все дети изначально капризны.
Но потом мальчики вырастают в мужчин и перестают капризничать.
А девочки, вырастая в женщин, не только не перестают, но капризничают еще больше.
На мой взгляд, это потому, что женщине в принципе не хочется взрослеть и стареть, а мечтается вечно оставаться маленькой славненькой девочкой.
Тут самое время проявить мою широко известную объективность и признать, что мужчина — не ангел и тоже бывает капризен.
Но, во-первых, это исключение.
А во-вторых, про такого мужчину все равно говорят: «Капризный, как женщина!»
Исходя из приведенной выше мысли Гоголя о том, что женский каприз «заставлял делать глупости умнейших людей», следует признать: каприз женщины — это нелегкий тест для мужчины.
Одни мужики действительно готовы, подобно Малышу Мак-Гарри, исполнять любые женские капризы. Что не очень разумно. Ибо исполнить все капризы женщины невозможно — они нарастают бесконечно, как снежный ком.
Другие, напротив, категорически отвергают все, даже самые безобидные и легко исполнимые женские капризы. Что тоже не слишком разумно. Ибо женщина, лишенная хотя бы мелких капризов, способна закапризничать по-крупному, так что мужчине мало не покажется.
Третьи — наивные — пытаются на полном серьезе объяснить женщине нелепость ее капризов. Что уж вовсе неразумно. Ибо женщина и безо всяких объяснений мужчины прекрасно осознает бред своих капризов. В чем и заключается для нее их прелесть.
И наконец, лишь отдельные мужики, которых, увы, не так много, поступают толково: с одной стороны, соглашаются с правом женщины на каприз, но, с другой стороны, не собираются никакие капризы исполнять.
Это высший пилотаж — мастерски увиливать, откладывать, клясться, что забыл, божиться, что теперь-то уж вспомнил… Короче говоря, тянуть время, пока капризное желание — обычно внезапное, спонтанное и потому все-таки временное — не зачахнет само собой.
Согласно словарю Ожегова, каприз — это «мелкая прихоть, причуда». А в свою очередь прихоть — это «капризное желание, причуда». А причуда — это «странный каприз». То есть получается замкнутый круг, из которого мужчине выбраться без потерь невозможно.
Вопрос лишь в количестве и качестве этих потерь.
Таким образом, задача мужчины опасна и трудна: стоически выслушать очередной безумный каприз женщины, героически удержаться и не дать ей за него в лоб, патетически пообещать этот каприз исполнить — и как можно скорее свое обещание забыть.
А задача женщины гораздо проще и приятней — добиться своего, да еще так, чтобы в конце концов обалдевший мужчина, сам того не осознавая, пропел ей хрипловато-мужественным баритоном Александра Розенбаума:
Мода — безжалостный и ненасытный Молох, которому женщина готова принести в жертву все.
Прежде всего, следование моде — это ощутимый удар по карману.
Вспомним хотя бы ильфо-петровскую людоедку Эллочку и ее соревнование не на жизнь, а на смерть по части нарядов с заокеанской Вандербильдихой, итогом которого был полный крах скромного состояния инженера Щукина.
Впрочем, мода запросто погубит любой бюджет — хоть инженера, хоть миллионера.
Разница лишь в том, что в угоду моде инженерша меняет майки и клипсы, а миллионерша — шубы и автомобили.
Но в конце концов, дело даже не в деньгах.
Самое забавное: следуя моде, чтобы эффектно выделиться, женщины надевают практически одно и то же, в результате чего становятся похожими, словно из одного инкубатора.
И все равно я не берусь сказать, чего женщина боится больше — выглядеть старой или старомодной.
Американский писатель Генри Торо, почему-то проживавший отшельником в лесах, высказался ехидно: «Главная обезьяна в Париже напяливает на себя новую шляпу — и обезьяны всего мира делают то же самое».
Быстро-быстро, пока женщины не успели оскорбиться, замечу, что слова американца адресованы не только женщинам — ведь обезьяна существо двуполое.