Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин

Наконец Козин ухватился за ручку какой-то двери, как за спасательный круг, и благодаря ему вынырнул из потока. Дверь с ручкой вела в большой гастроном. Козин пробежал торговый зал, лавируя между покупателями, и очутился у застекленной кабины с надписью «ЗАКАЗ ПОДАРКОВ С ДОСТАВКОЙ НА ДОМ».

У кабины, прикрыв грудью амбразуру-окошечко и широко расставив локти на подоконнике, здоровенный мужчина с двойным затылком заполнял бланк заказа. Козин по-птичьи попрыгал вокруг здоровяка, пытаясь пробиться к окошечку. Но тот был неприступен, как на Волге утес. Тогда Козин исхитрился — просунул руку под отставленный локоть здоровяка и на ощупь выхватил бланк заказа. В бланке было написано: «Требующееся для доставки подчеркнуть: коньяк, шампанское, торт (указать надпись на торте)».

Козин заерзал авторучкой от товаров к ценам и обратно. На несколько секунд авторучка приостановилась в районе «коньяка», но решительно свернула и подчеркнула «шампанское». Затем Козин так же решительно подчеркнул «торт» и задумался над «надписью».

Ничего не придумав, он робко заглянул через локоть здоровяка в его бланк. Здоровяк выводил такую надпись: «Глубокоуважаемому директору товарищу Грушанскому по случаю десятой годовщины со дня: го вступления…» Козин перестал читать и быстро написал на своем бланке: «С днем рождения, Борис Борисович». Хотел уже передать бланк женщине в окошке, но дернул его обратно и добавил к надписи восклицательный знак.

И снова людской поток понес Козина по улицам, и снова он пытался вырваться вперед, чтоб сэкономить секунды, но снова все было безуспешно — его влекла неведомая сила. И в троллейбусе он ничего не мог поделать с навалившейся на него мощной фигурой, так что нос Козина был расплющен о стекло задней площадки. И в трамвае его рука, зажатая пневматической дверью, торчала снаружи, будто предупреждая о повороте направо, причем трамвай направо и свернул.

Только на тихой немноголюдной улочке Козин, наконец, получил желаемую свободу перемещения во времени и пространстве. Он использовал ее для того, чтобы рысцой пробежать два квартала, распахнуть грудью стеклянную дверь и взлететь на третий этаж.

Здесь его ждал мрачный долговязый мужчина с саквояжем в руке и револьвером на боку. Козин, глядя на него снизу вверх, и рад был бы объясниться, извиниться, но так запыхался от бега, что только виновато развел руками и засеменил в конец коридора. Мужчина с револьвером, как статуя командора, молча последовал за ним.

Козин, долго не попадая дрожащей рукой, открыл два замка и очутился в тесной фанерной клетушке. «Командор» лаже не попытался туда войти — все равно бы он здесь не поместился. Стоя у порога, он раскрыл саквояж и вывалил на стол плотные пачки денег Козин привычным движением сгреб деньги в ящик стола, расписался в бумажке и вручил ее «Командору».

Мрачный инкассатор величественно удалился, а Колин закрыл дверь и открыл окошко кассы.

Это окошко было единственным окном в большой мир у кассира Козина на ближайшие восемь часов рабочего дня. А руки — чужие и его собственные — были единственной осязаемой связью с этим большим миром. Руки, протягивающие документы, руки, расписывающиеся в ведомости, руки, отсчитывающие деньги, руки перебирающие кнопки калькулятора…

Правда, был и перерыв — обеденный. Но и тогда Козин не покидал кассу. Он разворачивал принесенный из дому газетный сверток с бутербродами, аккуратно прилепливал к маслу отвалившиеся кружочки колбасы, опускал и баночку из-под майонеза три кусочка сахара и пакетик чая, придерживая его за ниточку, заливал кипятком и не спеша ел бутерброды, запивая их крепким и очень сладким чаем. Обедал.

А потом опять были руки — считающие, расписывающиеся, перебирающие кнопочки, вспарывающие пачки купюр… И наконец, последнее движение руки, захлопывающей окошко кассы.

Домой с работы Козин обычно брел неторопливо, не пользовался транспортом. Но сегодня он и домой спешил так же, как на работу. Бежал по улицам, пытаясь обогнать прохожих. Ехал в трамвае, где его болтало на поворотах, и он с тоской поглядывал на поручень, до которого не мог дотянуться. А в троллейбусе, наоборот, был так зажат с двух сторон баскетбольного роста ребятами, что никакие резкие торможения для трамбовки, предпринимаемые водителем, были ему не страшны.

Дома он принялся сразу за множество дел: включил электроутюг, влетел в ванную, вылетел со взъерошенными мокрыми волосами, погладил сорочку и брюки, снова влетел в ванную и побрился, выскочил на лестничную площадку и почистил туфли… А когда — в отутюженном костюме и белоснежной сорочке — он у зеркала повязывал галстук, раздался звонок.

Козин вздрогнул, затянул узел галстука, чуть не придушив себя, и побежал открывать. На пороге стоял человек в фуражке с эмблемой фирмы добрых услуг. Такой же маленький, тех же лет, что и Козин, с таким же усталым грустноватым лицом, выражение которого не могла изменить официально-поздравительная улыбка. В руках он держал шампанское и торт.

— Мне бы Козина… Бориса Борисовича.

— Это я, — сказал Козин.