Читаем Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин полностью

Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин

— У вас неприятностей куда больше, чем у меня. А я-то, дура, разнюнилась… Но теперь все, на сердце спокойней стало!

И повесила трубку.

А Козлов опять задумался. Что ж это выходит? Он дал телефон, чтоб как-то самому выговориться, облегчить свою душу, а в результате и другим на душе легчает. Это же получается: у соседа корова сдохла — пустячок, а приятно!

Пока он думал, раздался новый звонок. Опять — женщина и опять — терпеливая. Все его беды выслушала и обрадовалась:

— Господи, а у меня-то всего ерунда — муж на стороне гуляет! Но ведь погуляет, погуляет и возвращается. А так и работа у меня хорошая, и соседи славные. Чего ж я нам-то жаловаться собралась, когда вы сами в такой глубокой… Ну спасибо вам большое, огромное вам спасибо!

Она так благодарила Козлова за его несчастья, что ему невольно захотелось их увеличить. И когда позвонил очередной мужчина, Козлов, недолго думая, ко всем своим реальным бедам добавил еще и якобы сломанную ногу. Эффект был потрясающий: душевный клиент забыл о своих алкогольных проблемах, по поводу которых он, собственно, звонил, и немедля вызвался таскать Козлову продукты, пока не срастется его нога.

Ну, а дальше заработало лучшее средство информации — «сарафанное радио»: мол, есть такой телефон доверия у одного мужика, жизнь которого, мало сказать, не сахар, а просто хуже горькой редьки, и потому, как послушаешь этого бедолагу, так твоя хоть и тоже не сладкая жизнь покажется медом.

Козлов было попытался дать задний ход, что не все у него так уж плохо, что живет, слава богу, не помирает, но народ этого и слушать не желал, народ требовал кошмарных подробностей. Поэтому Козлов довольно быстро превратился в инвалида с детства, затем в эпилептика, а там и в параноика с паралитиком. Остановился он, лишь дойдя до глухонемого, так как вовремя сообразил, что в этом качестве не смог бы функционировать по телефону.

А функционировать было надо. Прошли те времена, когда на вопрос «сколько» Козлов отвечал «нисколько». Нет уж, теперь он пахал с утра до вечера, а за это требовалась оплата и даже предоплата. Которую, честно говоря, уже было смешно сравнивать с той «зряплатой», что он получал в своем угробленном институте. Ну а с укреплением материального положения наладились и его семейные дела: жена вернулась, дети уважают, внуки обожают.

Так что неожиданно возникла новая проблема: на что ж ему теперь жаловаться? Остались только загубленный социализм да развал Союза. Но на этом нынче большого сочувствия не соберешь. Вот и приходится Козлову вертеться — сочинять то пожар, то наводнение, то болезнь Паркинсона, то пляску святого Витта.

И набирают люди заветный номер, и слушают про чужие беды да хвори, и теплеет у них на душе, и собственная их жизнь кажется светлее и краше…

Славная все-таки это штука — телефон доверия!

1997