Читаем Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы полностью

Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

А. Д’Актиль , Александр Вознесенский , Ефим Давидович Зозуля , Николай Степанович Гумилев , Сергей Горный

О, что может быть прелестней,Чем хожденье в мир исканий,Где лишь жертвой славен путь!..Но гораздо интереснейПрочитать о том в романеИ за кофеем вздохнуть…О, что может быть прекрасней,Как за светлую свободуЧестно, гордо пострадать!Но гораздо безопаснейКанцелярскую породуСредь знакомых поругать…О, что может быть достойней.Как отдать себя отчизнеТам, где в бой зовет труба?..Но куда, куда спокойнейО святом патриотизмеРаспинаться у Кюба…О, что может быть приятней:Взрыв души, и в ковах бурной,В стих клеймящий перелить!Но куда, куда занятнейНаписать вполне цензурноИ аванс заполучить!.

«Сатирикон», 1908, № 10

Хор российских обывателей

После бури мы явилисьСолнцем утренним:Наши души засветилисьМиром внутренним!Обратил к нам ясны взорыВождь правительстваИ узрел, что мы опорыДля строительства.Так, желанием невольнымПрозябания,Стали мы краеугольнымКамнем здания!Изменить натуре нашейНе пытаемся:Октябристской простоквашейНе питаемся.Пусть там где-то, что-то, как-тоСовершается,До решительного актаНе ломается.Дни промчатся лихолетьяБез сомнения, —По душе нам Дума третья:Запах тления!

«Сатирикон», 1910, № 37

Александр КУПРИН

Путаница

— Мне кажется, никто так оригинально не встречал Рождества, как один из моих пациентов в тысяча восемьсот девяносто шестом году, — сказал Бу-тынский, довольно известный в городе врач-психиатр. — Впрочем, я не буду ничего рассказывать об этом трагикомическом происшествии. Лучше будет, если вы сами прочтете, как его описывает главное действующее лицо.

С этими словами доктор выдвинул средний ящик письменного стола, где в величайшем порядке лежали связки исписанной бумаги различного формата. Каждая связка была занумерована и обозначена какой-нибудь фамилией.

— Все это — литература моих несчастных больных, — сказал Бутынский, роясь в ящике. — Целая коллекция составлена мною самым тщательным образом в течение последних десяти лет. Когда-нибудь, в другой раз, мы ее разберем вместе. Тут очень много и забавного, и трогательного, и, пожалуй, даже поучительного… А теперь… вот, не угодно ли вам прочесть эту бумажку?

Я взял из рук доктора небольшую тетрадку, в четвертую долю листа, исписанную крупным, прямым, очень нажимистым, но неровным почерком. Вот что я прочел (оставляю рукопись целиком, с любезного разрешения доктора):

«Его Высокородию

г-ну доктору Бутынскому,

консультанту при психиатрическом отделении Н-ской больницы.

Содержащегося в помянутом отделении дворянина Ивана Ефимовича Пчеловодова

Прошение.

Милостивый государь!

Находясь уже более двух лет в палате умалишенных, я неоднократно пробовал выяснить то прискорбное недоразумение, которое привело меня, совершенно здорового человека, сюда. Я обращался с этой целью и письменно и словесно к главному врачу и ко всему медицинскому персоналу больницы, и в том числе, если помните, и к вашему любезному содействию. Теперь я еще раз беру на себя смелость просить внимания вашего к нижеследующим строкам. Я делаю это потому, что ваша симпатичная наружность, равно как и ваше человеческое обращение с больными заставляют предполагать в вас доброго человека, которого еще не коснулось профессиональное доктринерство.

Убедительно прошу вас — дочитайте это письмо до конца. Пусть вас не смущает, если порой вы натолкнетесь на грамматические погрешности или на неувязку во фразах. Ведь трудно, согласитесь, проживая в сумасшедшем доме два года и слыша только брань сторожей и безумные речи больных, сохранить способность к ясному изложению мысли на письме. Я окончил высшее учебное заведение, но, право, теперь сомневаюсь при употреблении самых детских правил синтаксиса.

Перейти на страницу: