Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 3. «Сатирикон» и сатриконцы

С малых лет я люблю один предмет — женщину.

Мне хочется об этом сказать как о главном.

Люблю женщину во всех видах — в брюнетном, в блондинном и шатенном.

Любят ли они меня — не знаю.

Я же всегда влюблен, честное слово!

Из-за меня даже сложилась знаменитая пословица, что влюбленные — глуповаты.

Я много пережил. Я всегда горел (теперь я застраховал себя от огня и не боюсь сгореть, ибо получу премию) и мучился от зубной боли.

Но не знаю более сладостного, как носить зимой глубокие калоши и молиться весной женщине.

И если жизнь моя богата тенями и солнечными пятнами, если она так хороша (я каждый день ем сдобные булочки) и красива (я ежедневно моюсь мылом), так это потому, что рядом с тупыми мужчинами существуют женщины.

Не будь на свете женщин, не стоило бы родиться.

О, если бы все женщины в мире превратились в одну женщину!

И если бы эта великая женщина погладила бы меня по головке и сказала: «Дмитрий! Бросься в воду с колокольни или с Петра Потемкина, и я полюблю тебя», — я бы не задумываясь бултыхнулся в воду.

История России, обработанная «Сатириконом» Главы из книги

Смутное время

I

Борис Годунов

До Бориса почти царствовал Федор Иоаннович.

Но…

Наконец его похоронили, и стал царствовать Борис.

Во время венчания на царство Борис сказал:

— Клянусь, что у меня не будет ни одного бедняка.

Он честно сдержал слово. Не прошло и пяти лет царствования Бориса, а уж ни одного бедняка нельзя было сыскать во всей стране с огнем.

Все перемерли от голода и болезней.

По отцу Борис был татарин, по матери русский, а по остальным родственникам неизвестно кто.

Но правил он, как полагалось в те времена, благополучно. Давал обещания, казнил, ссылал и искоренял крамолу.

Но ни казнями, ни ссылками, ни другими милостями ему не удалось снискать любви народа.

Имя «Борис» произносилось с иронией.

— Какой он Борис, — говорили про него втихомолку. — Борух, а не Борис. Борис Годун или, еще вернее, Борух Годин. Знаем мы этих Борисов…

Многие уверяли, что своими ушами слышали, как Борис разговаривал с ГУрляндом и Гурьевым по-еврейски, когда он еще был премьером.

— Только и слышно было, что гыр-гыр-гыр, — рассказывали бояре. — Потом все трое пошли в синагогу.

Когда появились первые слухи о самозванце, народ тайно стал изменять Борису.

Узнав про самозванца, Борис позвал Шуйского.

— Слышал? — спросил царь.

— Слышал! — ответил Шуйский.

— Это он, Дмитрий?

Шуйский отрицательно покачал головой:

— Никак нет. При мне убивши. Это не тот.

— Кто же, по-твоему, этот самозванец?

— Мошенник какой-то! — ответил Шуйский — Мало ли нынче мазуриков шляется.

Борис отпустил Шуйского и велел созвать бояр. Бояре пришли. Борис вышел и обратился к ним белыми стихами:

— «Достиг я высшей власти…»

Бояре переглянулись. Послышался шепот:

— У Пушкина украл! У Пушкина украл!

Борис сделал вид, что ничего не слышит, и продолжал:

— «Седьмой уж год я царствую…»

Тут чей-то негодующий голос резко прервал Бориса:

— Это грабеж! Своего же поэта грабить!

— В самом деле! — послышался другой голос. — Иностранного поэта хоть ограбил бы, а то своего.

Сразу зашумели все:

— Посреди бела дня белые стихи красть!

Борис стоял бледный, как полотно железной дороги.

Кто-то закричал:

— Пойдем вязать Борисовых щенков!

— Это тоже из Пушкина! — закричали точно из-под земли выросшие Венгеров и Лернер[7]. — Не смей трогать!

Но их никто не слушал. Все бежали душить семью Бориса.

Сам Борис чрез знакомого фармацевта, которому он, пред тем устроив правожительство в Москве, достал арбуз с вибрионами и отравился.

II

Лжедмитрий I

Первый самозванец был родом из Одессы. Его настоящее имя до сих пор неизвестно, но его псевдоним Лжедмитрий I был в свое время не менее популярен, чем псевдонимы Максим Горький, Сологуб и др.

В приказчичьем клубе он научился грациозно танцевать мазурку чем сразу расположил к себе сердца поляков.

— От лайдак! — восхищались поляки. — Танцует как круль!

Последнее слово сильно запало в душу Лжедмитрия.

«Разве уж так трудно быть королем? — думал он, лежа у себя на убогой кровати. — Нужна только удача. Ведь Фердинанд и Черногорский князь стали королями. Нужно только заручиться поддержкой сильной державы».

Тут он невольно начинал думать про Польшу:

•Сами говорят, что танцую, как круль. Пойти разве и сказать им, что я действительно круль… Они всему поверят».

Лжедмитрий не ошибся. Когда он объявил полякам, что он царевич Дмитрий, они бросились его обнимать.

— Ах, шельма! — кричали поляки, целуя Дмитрия во все, не исключая лица. — Как ловко прикидывался конюхом!

— Поможете мне овладеть моим царством?

— А что дашь?

— Все, что понравится вам, — обещал Дмитрий.

— Отлично! Нам нравится Белоруссия.

Дмитрий добродушно сказал:

— Возьмите ее.

— Нравится нам еще Великоруссия, Малороссия, Сибирь.

— Что же у меня останется? — с испугом вырвалось у Дмитрия. Поляки утешили его:

— А тебе, братику, ничего и не надо. Ведь ты конюх. Купим тебе хорошего лошака, ты и уедешь на нем из Московии, а править будем мы сами.

— Ладно! — сказал Дмитрий. — Спасибо, что хоть лошака одного мне оставите.