Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 32. Одесский юмор

А на следующий день в десять утра возле кабинета директора биржи с деньгами и надеждами толпились трепещущие претенденты на обладание всемирно известной фирмой «Патэ». Но ни в десять, ни в одиннадцать, ни, как вы догадываетесь, в двенадцать часов никто подписывать с ними контракт не явился. Это, как говорят в Одессе, был «геволт» – хотя французы, которые стесняются выражаться так изящно, говорят «дефолт».

Максом Линдером действительно оказался Сеня Орлицкий, загримированный под французскую знаменитость и подсевший в поезд на последней станции перед Одессой. Проведенное на скорую руку следствие показало, что Сеня был не совсем чужим Полонскому человеком, а как раз напротив – женихом его великовозрастной дочери. Да и учитель французской фонетики господин Плих эту фонетику уже полгода безуспешно вдалбливал в голову все той же дочери.

Когда много позже Берчик Беркович встретил мсье Полонского возле своего бывшего кинотеатра, он в лоб спросил того: «Что же вы меня погубили?» Но тот не растерялся и удачно ответил: «Берчик, тебя погубила любовь к кино! А за искусство стоит и пострадать…» Так что это он, мсье Полонский, задолго до всех специалистов впервые назвал кино искусством, и, как видите, не ошибся.

Значит, Макс Линдер не приезжал в Одессу? – разочарованно спросите вы. Почему же, приехал. Через пару дней. И даже выступал в Городском театре. Но, конечно, это было совсем не то, что Сеня Орлицкий. Поэтому в синематографах еще долго демонстрировались документальные кадры, как Сеня, загримированный под Макса Линдера, гуляет по Дерибасовской. И это, я вам скажу, была не какая-то дешевая комедия – это была картинка.

Жажда жизни, или Автопробег с Геннадием Хазановым

В 1972 году люди, наделенные властью, благополучно прикрыли КВН. Люди, наделенные не властью, а как раз ей не присущим – талантом, оказались без любимого дела и, как следствие, без любимого города, потому что потянулись к очагам культуры в столицу нашей родины. Первым из одесситов в Москву подался кавээновский автор и актер Юра Волович. За ним и автор этих строк. Работали мы, как правило, для эстрады.

Эстрада не имеет гражданства, а заодно и прописки, – она кочует, периодически принося в тот или иной город весну, расцвечивая его улицы афишами, а разговоры – слухами. Летом 1974 года в Одессе со всех рекламных тумб смотрели полутораметровые афиши, которые призывали увидеть оркестр Олега Лундстрема, а с ним Валентину Толкунову, Льва Лещенко, Геннадия Хазанова и еще десятка два звучных имен, среди которых очень мелко, но тем не менее значились и наши с Юрой Воловичем. В сводках Росконцерта это именовалось «сборной программой», расценки на билеты повышенные. А кто же в Одессе покупает дешевое?!

Повышенные расценки вмиг взвинтили ажиотаж. Зеленый театр распирало от гордости и контрамарочников из числа родственников и личных парикмахеров городского управления культуры.

Стоит ли удивляться, что после такого успеха сборные концерты в Одессе продлили еще на недельку. И это породило одну очень серьезную проблему. Все в коллективе знали, что мы с Юрой одесситы, и мы с гордостью «гуляли» наших коллег, демонстрируя лучший в мире театр на фоне лучшего в мире города и прочие достопримечательности. Но продление гастролей совпало с очень личным событием в жизни Воловича – с его днем рождения. Получалось, что он дома, а остальная бригада в гостях. Быть знаменитым некрасиво, а жмотом – так вообще позор! Барабанщик из лундстремовского оркестра Аркаша, всегдашний выразитель чаяний всей бригады, затолкав Юру в кусты сирени, благоухавшие со стороны служебного хода Зеленого театра, не хитрил и не юлил:

– Юра, если ты зажмешь день рождения, мы не только перестанем тебя уважать, но и не будем тебе аккомпанировать. Ребята застоялись и хотят выпить. Они уже даже купили тебе подарок.

Без аккомпанемента можно было еще прожить, ибо он сводился к тому, что в нашей сценке в один прекрасный момент все тот же Аркаша производил «блямс» по тарелкам. Правда, делал это знаменитый оркестр, и отмашку барабанам давал сам Олег Лундстрем, потому что Аркаша и на пятидесятом концерте никак не мог запомнить, на какую реплику надо «блямснуть». И заявление «ребята застоялись» тоже было из разряда гипербол. Только третьего дня мы с Юрой самолично под честное слово кавээнщиков извлекали из медвытрезвителя поштучно и развозили оптом всю медную группу оркестра и примкнувшего к ним контрабасиста. Причем, чтобы оттранспортировать медную группу на третий этаж гостиницы «Красная», пришлось даже нанимать двух швейцаров, а для контрабасиста – еще и милиционера.

Но у Аркаши в колоде наличествовала козырная карта – подарок. И, главное, Юра был дома, а домом была Одесса, и не принять гостей – такое в мозгу не укладывалось.

В рамках сборной бригады, приехавшей в Одессу, к нам двоим – бывшим кавээнщикам примыкал и Гена Хазанов, выступавший когда-то за команду КВН Московского инженерно-строительного института. Гена в дипломатических вопросах, конечно, был на голову опытнее Воловича.