Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 32. Одесский юмор

– Юра, и не думай о банкете. У нас в бригаде по списку восемьдесят человек, это не считая друзей, которые на банкет придут первыми и уйдут последними. День рождения надо устроить за кулисами: легкий фуршет с тяжелой головой наутро. Без водки, которую все равно не разрешит инспектор. Значит, вино. Для тяжелой головы вина должно быть много. Значит, разливное. Думайте, орлы, где взять.

– Чтобы много и хорошего, да к тому же подешевле – надо ехать к народным умельцам, то есть на село, – вставил свои пять копеек я.

– А стаканы?! – простонал Волович.

Но для человека, который в будущем будет руководить Московским театром эстрады, разве такая мелочь могла стать препятствием?

– Зачем нам стаканы? – недоумевал Хазанов. – Вон стоит все, что нужно!

У двери в помещение, которое только воспаленный мозг мог назвать артистической гримуборной, на табуреточке стоял алюминиевый бак на сто литров с краником внизу и кружкой, прикованной собачьей цепью. Это чудо сохранилось со времен одесской холеры, о чем напоминала надпись «Кипяч. вода».

– Такой же бак валяется в кустах. Что тут думать: наполняем баки вином – и «гуляем» народ.

Итак, проблема, как придать банкету походную непритязательность, была решена. Но оставалась еще одна – собственно вино.

На следующий день, одолжив в буфете парка десять двадцатилитровых бутылей, мы погрузились в старенькую Юрину «Волгу» и втроем покинули город Черноморск, взяв курс на город алкогольной славы Шабо. Командором пробега Хазанов сразу назначил себя:

– Волович за рулем, Крапива – специалист по водке, так что вино дегустировать буду я.

Шабский винзавод нас ничем не порадовал. Его дирекция с радостью отпустила бы вино налево, но было лето, и новый урожай только бродил. А старый, судя по припухшим лицам дирекции, здесь не залеживался и прямо из штуцера находил потребителя непосредственно на заводе. Пришлось идти в частный сектор.

Частный сектор, то есть местное население, жил трудной и героической жизнью партизан белорусского Полесья. Уютный городок украшали живописные домики. И даже наметанный глаз никогда бы не определил, что под каждым из них таится бункер, а в бункере – святая святых: умопомрачительные по размерам бочки с умопомрачительным по вкусу вином. Режим секретности был спровоцирован рыскавшими по району работниками ОБХСС – отдела борьбы с хищениями социалистической собственности, которые боролись не столько за то, чтобы не расхищалась собственность социалистическая, сколько за то, чтобы умножалась их личная.

И вот в какой дом мы ни стучали, как слезно ни молили: «Хозяюшка, дай с дороги винца испить!» – перед самым носом двери захлопывались. Слава Богу, нашлась добрая душа, которая через дыру в плетне все шепотом растолковала:

– Не дадут. Ваш товарищ, тот носатый, так на одного из ОБХСС похож, что мурашки по коже даже не бегают, а сразу разбегаются…

Носатый, то бишь Хазанов, стал мрачнее тучи и тоном командора, только уже Беринга, изрек:

– Ну ладно! Сейчас в это Шабо придет цивилизация!

И решительно двинулся к ближайшему затаившемуся бункеру.

Дверь открыла хозяйка. Гена потребовал хозяина. В недрах дома послышалась возня, и на пороге появился помятый хозяин.

– Мы артисты! – с надрывом провинциального трагика бросил Хазанов в народ коронную фразу. – Нам для эстрадного номера нужно вино.

Помятый, похоже, был не из робких и захихикал:

– Розумиеш, Клава, тэпэр артысты вже в ОБХСС служать!

– Неправда, я артист! – простонал Хазанов, хотя пафос его уже не пылал, а еле тлел. – Вы меня наверняка по телевизору видели!

– Понимаешь, Гена, они целый день на работе, – шепнул ему на ухо я, – а после работы сразу начинается дегустация – это Шабо. Так что если они тебя видели, то в тумане, и вряд ли узнают.

Но большой артист, да еще слыхавший о системе Станиславского, знал, как действовать, исходя из предлагаемых обстоятельств.

– Ха, спорю на три рубля, что вы помните мою фамилию! Знаете, кто я? – Все напряглись, ожидая неожиданной развязки, и она действительно оказалась неожиданной: – Я Николай Николаевич Озеров!

– Брешешь! – аж вспотел хозяин, который, как и всякий мужик, конечно же, болел тем нашим хоккеем.

– Внимание! Внимание! Говорит и показывает Монреаль! Сегодня решающая игра нашей сборной. Только победа, только победа чехов над канадцами позволит советским хоккеистам претендовать на медали.

Это все голосом Озерова. Какое счастье, что в репертуаре Хазанова была пародия на нашего знаменитого комментатора. И какое счастье, что Николай Николаевич всегда был за кадром и не ездил дегустировать вина в Шабо.

Не знаю, изрек бы в тот миг Станиславский свое знаменитое «не верю!», но в Шабо народ был попроще, без этих старорежимных понтов, – и тут же потеплел душой, сразу скинув десять копеек на литре. А когда выяснилось, что мы берем не бутылку, а двести литров, хозяин, явно начавший приобщаться к большому искусству, сказал:

– Двисти литрив?! О, це будэ добрый номэр!

И все же, как человек, наделенный народной интуицией, захлопывая багажник Юриного «волгаря», он обнял Гену за плечи и поинтересовался: