Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 32. Одесский юмор

И тогда народ решил искать выход самостоятельно. Коллективный разум – большая сила. Кто-то умный предложил: вот если бы, допустим, менестрели начали в своих песнях хулить и высмеивать царя и вообще государственное устройство, не исключено, что царь изменил бы свое к ним отношение и поприжал их хоть немного. Осталось придумать, как это осуществить. Очень просто, сказал другой умный: нужно организовать песенный турнир, где победителей будет ждать всенародная слава и хорошие призы. Победит же тот, кто сочинит самую лучшую песню на тему «Я люблю свою родину, но…» А царя нужно пригласить в качестве почетного председателя жюри, заявил третий умник. Народ заметно оживился.

Как пожелали, так и сделали. Его величество, услышав о турнире, пришел в восторг. Еще больше порадовала его тема, дающая возможность продемонстрировать всему народу широту и демократичность царских взглядов на свободу слова. Он сказал, что все расходы берет на себя и крохоборничать не намерен.

Государь не обманул. Турнир оформили на славу. Огромная поляна на берегу реки была освещена факелами. Цветы, ленты, фейерверки, шампанское. Почетный караул в три шеренги под командой бравого генерала. Десятки тысяч зрителей. Сцена в виде лютни. За сценой – шелковый шатер, где ждали своей очереди выступить приодевшиеся и протрезвевшие менестрели. В жюри – четверо самых маститых менестрелей, чьи песни так давно стали народными, что никто уже не помнил, какая из них чья. И почетный председатель жюри – его величество, в обнимку с лютней, с которой он, кажется, даже в постели не расставался. На столе жюри красовались призы, главный из которых представлял собой модель царского дворца в масштабе 1:200, сделанную из стекла и наполненную коньяком пятидесятилетней выдержки.

Прозвучали фанфары – и началось. Один за другим выходили менестрели на «большую лютню» и, сверкая очами, пели специально сочиненные для этого случая песни. И всем посвященным в интригу стало понятно, что тема для турнира была придумана гениально. При всем хорошем отношении авторов песен к стране, государству, монархии и лично к царю, сатирическая направленность темы вкупе с желанием победить заставили их обрушиться с язвительной критикой на все сколько-нибудь заметные недостатки – или же на достоинства, которые при смене ракурса легко превращались в недостатки. Особый упор делался на демократические принципы существующего правления, которыми царь по праву гордился. Ну а многочисленные песни-антиутопии рисовали чудовищные картины угнетения и бесправия, массовые казни, пытки и истязания, головы вольнодумцев на кольях вокруг дворца, костры из книг и еретиков, их написавших, вымершие от голода деревни и, конечно, менестрелей – последний оплот свободы и нравственности – в застенках, в колодках, без воды, с вырванными ноздрями и ослепленных, в последнем порыве вдохновения сжавших в руках верную лютню с оборванными палачом струнами, чтобы перед казнью еще раз проклясть гнусного тирана и его прислужников и крикнуть им в лицо страшную правду…

Зрители, с ужасом глядевшие на разошедшихся не в меру певцов, постепенно проникались ощущением правдоподобности того, о чем пелось на сцене, хоть оно и вступало в противоречие с их собственной картиной реальности. Самые догадливые начали уже понимать, что успех затеи может заметно превзойти ожидания. Члены жюри, на первых песнях важно кивавшие в самых удачных местах, уже давно оставили это занятие и только переводили тревожный взгляд со сцены на царя и обратно.

Первые три-четыре песни царь счастливо улыбался. Постепенно его улыбка сделалась вопросительной, на лице последовательно выразились удивление, недоумение, изумление, разочарование, отвращение, испуг, гнев, ярость и, наконец, решимость. Он подозвал командира почетного караула и что-то ему негромко сказал. Генерал вытаращил глаза и хотел переспросить, но царь злобно замахнулся на него лютней. Генерал отскочил и, обратив к караулу потрясенное лицо, подал команду, которую не подавал еще ни разу в жизни.

Караул четко выполнил команду. Весело лязгнули выхватываемые из ножен сабли. Первая шеренга отделилась от двух остальных, изогнула фланги, охватила полукругом сцену вместе с шатром и через несколько секунд окружила их. Вторая и третья шеренги раздвинулись, перестроились и так же быстро и точно замкнули кольцо оцепления вокруг остолбеневших зрителей. Раздались крики, сверкнули сабли, крики оборвались. Солдаты вывели из шатра менестрелей, ошарашенных столь стремительной материализацией их метафор и гипербол, добавили к ним того беднягу, что находился в этот момент на сцене, и членов жюри, выловленных уже из толпы зрителей. Царь вышел вперед – и все замерли.