— При чем тут янки, — вступил в разговор я. — Мы за свою страну болеем, за нашу великую родину.
— И у вас янки! — гаркнул Фидель. — Они везде — янки!
— Си, — сказал дед. — Мы спину гнем, ни колбаски хорошей, ни рыбки свежей, ни мясца… а они едят себе, жрут. Все у них в ихнем Кремле есть.
— Си! — сказал Фидель. — Я до них доберусь. Ракеты. Дай мне только ракеты.
Дед задумался и подошел к стене. Стал рассматривать газету с фотографией наших ракет на каком-то давнем первомайском параде.
— Валер. Подь сюда. Эти ракеты ядерные? Такие хотишь, Федь? Пять? Или более? Сколько нужно тебе?
Я понял, к чему идет дело, и старался всячески отвлечь деда. Раньше, когда он пил, — было запросто, но сейчас никак не получалось. Глядел и глядел на стенку и бормотал что-то тихо. Наверно, ругал всех янки, и наших, и заграничных…
На другой день, идя мимо забора деда и смотря себе строго под ноги, я заметил длинную тень. За домом, прямо на дедовском огороде, стоял огромный вездеход с зачехленной на нем ядерной ракетой. Уж я-то их знаю, не зря три года в армии отслужил.
Но страхи мои по поводу Третьей мировой войны, к счастью, не оправдались. Ракеты исчезли так же неожиданно, как и появились. И дело вовсе не в фантасмагориях деда. В чем? Сейчас поясню.
В Огрызках, как и в других деревеньках, люди выживают по собственному усмотрению. У кого курочка есть, о го род, кто картошечку горячую к дальним поездам носит — тот, считай, выжил. А у кого ни того, ни другого, ни третьего? Тому что, помирать? Нет, дорогие мои, жить всем хочется. Значит, какой остается выход? Правильно. Заниматься исконно народным промыслом, то есть воровать. И воровать, к счастью, пока есть что, не иссякли закрома родины. Кто лесом промышляет: купит по лицензии три сосенки, а нарубит целую рощу, финнам по дешевке продаст, те на тягачах своих приедут, погрузят и — домой, в «страну фиников». Там они этот лес на досочки распилят и, пока не остыли моторы, обратно к нам везут:
«Теккеле-меккеле, мы к вам приек-келе!»
У кого леса нет, тот нефтью торгует, икорочкой, рогами оленей молодых. Говорят, если их в ступке растолочь да на спирте настоять, у самого как рог торчать будет. Особенно этот товару японцев ценится. Гейши ихние его в чай подмешивают. А потом еще удивляемся, отчего у них плотность большая. Ясно отчего, от наших рогов.
У нас в Огрызках лес жиденький, и финны далеко. Нефть только в речке плавает в виде пятен. Рыбка вся к тем же японцам ушла через моря, океаны и бамбель-суэцкие каналы. И промышляет наш народ всем, что под руку подвернется: трубами, крышами с домов, гусеницами тракторов. Да. Научились их снимать прямо по ходу движения. Едет трактор, едет… Вдруг р-раз — и встал. Что, почему? Отчего застрял на ровной дороге? А потому застрял, что перед ним яма вырыта. И пока трактор над ней проезжал, нужные болты все отвернули. Наши умельцы уже и гусеницы сдают в металлолом, вместе с болтами. В Сучках, что в пяти километрах, рельсы со шпал отвинчивают прямо по ходу поезда. В Озерном — трубы с котельных, в Заболотном — провода высокого напряжения. Раньше у нас из-за них света не было, но Димок, спасибо, выручил. Научился электричество из грозовых туч добывать. Какую-то хреновину на мачту повесил, провода к водокачке протянул, и каждый раз, как гроза собирается, наша водокачка светится, будто Седьмое ноября. А воду с водокачки вся деревня по домам разбирает. Опускают в ведра шнуры от приемников, вилки от настольных ламп. И все начинает работать. Приемники — говорить, холодильники — морозить, лампы — светить. Правда, и наоборот иногда случается, вдруг лампочка покроется инеем или холодильник заговорит. Но Димок обещает довести свое изобретение до полной кондиции, чтобы все работало по назначению.
А когда слух про ракеты прошел, из соседних деревень тут же гости пожаловали. Налетели как муравьи, и вмиг от ракет ничего не осталось, до гаечек все разобрали, до винтиков. Чистота. Полная экологическая безопасность. Хоть операцию на мозге делай.
Вот пишу я эти свои размышления, строчка за строчкой бумагу порчу, а сам думаю: сколько до меня писателей было и сколько еще будет, сколько книг понаписано, не считая газетных статей. И в стихах, и без рифмы. И я туда же, только меня и не хватало. У писателей слог яркий, густой, читаешь, будто все видишь. И людей, и природу, и запахи — все как в натуральной жизни. А я? Так… Заметки на полях. Но очень уж рассказать хочется. Так уж потерпите великодушно. Возможно, в дальнейшем я свой слог исправлю, а пока терпите. И вот еще что. Я не для денег пишу, как многие, а чтоб правильные выводы сделать. Потому как молчать не могу. Душа горит. А если задуматься глубоко, возможно, никому моя писанина и не нужна. Как и другая всякая. Возможно, все потому и пишут, что и у них горит. И все они алкоголики, только другого рода. И женщины среди них также встречаются. Лучше бы дома сидели и рожали детей.
Утром, дней через пять после «кубинского кризиса», вышло еще событие, характерное для нашей быстротекущей жизни.