Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

Сия сразу стала чужой и враждебной.

— Что случилось? И ты еще спрашиваешь? Куки передвинули экваторную черту. На целых три метра! Они захватили исконно наши земли.

— Не верю. Куки не способны на это. И потом, сама подумай. Там же лед, сплошной лед. Кому нужны эти ледяные метры. Они тут же и растаяли. Стоит ли из-за узенькой полоски воды ссориться и угрожать друг другу.

— Стоит. Это дело принципа. Они очень противные, твои куки. Как я раньше не замечала? Голубоглазые, худые. Всегда ходят голыми.

— Голубоглазые? Какая разница, какие у кого глаза. И потом, они ходят не голые, у них повязки из листьев. Там жарко. Сия, вот они так и ходят.

— Когда у нас жарко, мы так не ходим.

— У вас не бывает жарко.

— Бывает. Летом и плюс пять бывает, и плюс десять. Но мы же не ходим голыми.

— Плюс пять? Разве это жарко? — спросил я.

— Для нас это тропическая жара.

Когда наступало короткое лето, чуки просто дурели от счастья. Загорали, купались в холодной воде, собирали цветы. «Смотри, смотри, — восхищались они. — Как красиво! Какие чудесные краски!» Я смотрел, но ничего особенного не видел. Все было скучное, серое.

«Смотри, смотри сколько оттенков. Вон — ярко-серое, вон чуть-чуть сероватое. А там белеет еще не растаявший снег. А над ним, над ним… Черные, совсем черные деревья. Черное и белое. И чуть сероватое. С ума можно сойти!»

— Ты меня слышишь. Кур? — спросила Сия.

— Конечно, слышу.

— Ну?

— Каждый имеет право ходить как хочет, — сказал я. — Голым, в купальном костюме или… в шубе. Если эта его ходьба не мешает ходить другому.

— Ты всегда их защищаешь. Кур. Ты просто их больше любишь.

— Я всех люблю одинаково. И вас, и куков.

— Если они не отдадут нашу землю… то есть наш лед… то есть нашу воду… мы сами ее отберем… Мы проучим этих противных кукенышей!

Я понял — мой друг хорошо поработал. Такой злости в глазах Сии я раньше не замечал. Да, плохи наши дела.

— Я поеду к кукам, — сказал я. — Я выясню, в чем дело. Если они виноваты, пусть извинятся, пусть передвинут обратно экваторную черту.

— Поздно) Слишком поздно.

— Что? Что ты говоришь?!

— Твой друг открыл нам глаза!

— Он мне не друг! Он злой и жадный. Он делает то, что выгодно ему. Он хочет нажиться на вашей вражде. Как ты не понимаешь?

Но Сия меня не слушала. Она была где-то далеко. Она думала, как перехитрить куков, как отнять у них эти жалкие ледяные-водяные метры.

Мне стало очень, очень обидно.

Я встал, хлопнул дверью и вышел из дома.

Кто прав, я или Шара?

Я сидел на лавочке около дома. Из окна падал длинный прямоугольник света. Все, что оказалось в нем, искрилось, переливалось. Светились сугробы, блестели полозья от саней, вспыхивали и гасли снежинки — просто новогодний праздник. А вне этого прямоугольника — все темно, черная зловещая пустота. Как и у меня на душе.

Шара чувствовала мое настроение, она заглядывала в глаза, подпрыгивала, пыталась лизнуть меня в щеку. Этого еще не хватало. В сорокаградусный мороз. Чтоб ее язык примерз к моей щеке. Так мы и будем ходить? Я иду и держу на руках Шару с примерзшим к моей щеке языком. Если ее опущу — у нее отвалится язык или в моей щеке образуется дырка. И что? Так мы будем жить? А как ее кормить? Она же умрет от голода.

Я оттолкнул Шару от себя:

— Успокойся. Скажи лучше, что делать? Может, Сия права? Может, куки плохие?

— Может, — пролаяла Шара. — Очень даже может. Они всегда мне не нравились. Тощие, длинные, не любят мясо.

Сейчас в Шаре говорила северная ее половина. На севере она всегда больше любила чуков, на юге — наоборот.

— Хороший ты или плохой. Шара, разве зависит от мяса?

— Нет. Не зависит. Но кто не ест мясо — тот плохой человек.

— А кто не ест кости? — снова спросил я.

— Еще хуже.

— Но я не ем кости.

Шара задумалась.

— Ты хороший человек, но у тебя слабые зубы. Поэтому ты не ешь кости. Ты бы их ел, грыз… и лаял бы еще, и просил добавки. Но у тебя слабые зубы.

— Нет! — крикнул я. — Неправда! Никогда я не лаял бы и не грыз бы кости. Будь у меня хоть стальные зубы, хоть чугунные, хоть из самых крепких металлов.

— Почему?

— Потому что я их не люблю!

— Но они такие сладкие, вкусные, с нежным хрящиком. Как можно не любить кости?

— Ты любишь, вот ты и грызи.

— Аты?

— А я люблю сочные свежие фрукты, овощи… И мясо иногда, но больше рыбу — вот что люблю я!

— Значит, ты такой, как и все куки.

Спорить дальше было бессмысленно. Придет время, Шара поймет, что была неправа. Как только мы пересечем экватор, все пойдет по-другому. Заговорит южная ее половина. Неужели и правда, любовь и ненависть зависят от того, где ты родился?

Я погладил Шару, почесал ей за ухом.

— Поедем домой, пусть они дерутся и убивают друг друга, если им так хочется.

— Правильно, Кур. Сыграем в шахматы, посмотрим телевизор. Я дам тебе свои консервы.

— И гори все огнем?

Шаре стало неловко.

— Нет, — сказал я. — Мы не поедем домой. Мы поедем на юг, к кукам. Мы постараемся все уладить, всех помирить. Если куки виноваты и передвинули черту, пусть вернут ее на место.

— Поедем, если так хочешь.

Шара направилась к саням, хотя запрягаться ей совсем не хотелось. Я видел это по ее поджатому хвосту, по вялой походке.