Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский

«Красные» поползли в атаку, а «белые» стали ее отражать. Но у тех и у других уже не осталось сил. Не только чтоб бросить гранату, выстрелить из ружья, но даже просто ударить кулаком противника.

Тогда я громко скомандовал:

— Отбой!

Все тут же повалились на землю.

— Ну как? — спросил я. — Нравится? На настоящей войне еще и стреляют настоящими патронами, и наносят раны, и убивают. И очень обидно умирать, когда дома тебя ждут жена и дети. Воевать надо, когда знаешь за что воюешь. Когда защищаешь свой дом, своих детей. Но воевать потому, что чуки не едят фруктов, что они ниже ростом — по-моему, это глупо.

— Но чуки хотят войны.

— Неправда. Они так и про вас думают.

Я повысил голос, как делал всегда в армии, когда хотел сказать самое главное:

— Так надо ли нам воевать?

— Надо! — вдруг раздался за моей спиной чей-то голос.

Я обернулся. Это был ОН. Мой заклятый друг.

— Не слушайте его, он подкуплен чуками. Связать его и его псину. Я покажу им, как надо воевать и как бороться за мир!

Высшая мера наказания

— Ну, никак ты не успокоишься. И добром пытаюсь с тобой и… по-всякому. И что ты за человек? Придется тебе… умереть.

Я попытался встать — если умирать, так стоя. Пусть все видят, как погибают писатели. И Шара тоже попыталась встать — пусть все видят… как погибают верные друзья писателей. Но ни мне, ни ей встать не удалось. Веревки крепко связывали нас по рукам и ногам.

Мой друг захохотал:

— Умираю, но не сдаюсь! Да? В жизни всегда есть место подвигу. Да? Бей своих, чтоб чужие боялись? Не надоела тебе вся эта чушь, что учили нас в школе?

— Нет! — крикнул я. — Не надоела. Это не чушь. Ты, второгодник… Откуда ты знаешь, чему учил и нас в школе?

— Хватит. Я обиделся. Ай-я-яй, ко мне!

Приполз Ай-я-яй.

— Он укусит тебя не больно, — сказал мой друг. — Ну, вроде как укусил комар. Тебе сразу станет легко и спокойно… Я, твой друг, обещаю тебе легкую смерть. А напоследок скажу. Они перебьют друг друга, чуки куков, а куки чуков… А я сматываюсь. Вон у меня сколько жемчуга и алмазов.

Он открыл дорожную сумку, и я увидел, что она доверху набита драгоценностями. Внутри сумки все сверкало и переливалось. Будто светили сотни маленьких солнц.

— А? Нравится? Вижу, что нравится. И мне нравится.

Он зачерпнул горсть алмазов и медленно высыпал их обратно.

— Куплю себе маленький остров, совсем малюсенький. Не больше двора в третьем Прямоколенном. Построю дворец из мрамора… Буду купаться, загорать… И наплевать на все, хоть трава не расти…

Мне стало так противно, так… Что я отвернулся. И Шара отвернулась тоже.

— А напоследок я хочу открыть тебе тайну. Самую таинственную из тайн тайну.

Он наклонился и почти прошептал мне в ухо:

— Экваторную черту передвинули не куки…

— А кто?

Он немного помолчал, потом добавил:

— Я!

— Ты?

— Да, я. И сразу все и началось. Все заварилось… Споры, вражда… Гениально, да?

Я чуть не заплакал, так обидно мне стало. Как ловко он всех нас провел.

— Кусай! — крикнул «мой друг» Ай-я-яю. — Кусай!

Ай-я-яй подполз ко мне и шепнул:

— Не бойся. У меня нет яда, мы весь яд отдали на войну. Я тебя укушу, но вхолостую. Это будет холостой укус.

Со стороны казалось, что Шара скулила, что она испугалась, на самом деле она тоже играла роль.

— А потом притворись, что ты умер, — прошипел Ай-я-яй. — И ты, и Шара.

И он сделал свое «черное дело». Я вскрикнул… Я много раз видел подобные сцены по телику. Так что вышло очень правдоподобно. И Шара вскрикнула, то есть заскулила. И она видела.

Мы замерли, притворились, что умерли.

Куки, которые стояли рядышком, сняли шляпы. Сквозь приоткрытые веки я увидел слезы на их глазах. За это вам, милые куки, большое спасибо.

— Бросьте их в колодец! — крикнул мой друг. — Тот, что у леса. Высохший.

Нас поволокли к колодцу и сбросили вниз.

Ночь в колодце

Колодец оказался глубокий, в три человеческих роста. Внизу хлипкая грязь, это нас и спасло. Но вылезти оттуда — нечего было и мечтать. Если даже поставить меня на «меня», а сверху на «меня» еще «меня», то этот третий «меня», возможно, бы и вылез. Но я был один, и никаких «меня» больше у меня не было. Была только Шара, но ее рост в счет не берется. Если она и станет на «меня», то толку не будет.

— Вот, — сказал я. — Допрыгались. Ни один хороший поступок не остается безнаказанным.

— Как ты можешь так говорить? Как? Ты? Добрый и тихий отшельник Кур?

— Вот, вот. Надо было оставаться таким, тихим и добрым. А когда тихий и добрый начинает везде совать свой нос, становится нетихим, такое вот и получается.

— Что?

— Он попадает в яму… И не один, а еще с товарищем по борьбе.

Шара отвернулась. Мои рассуждения ей не нравились.

— А ну-ка встань на задние лапы, — вдруг сказал я.

— Зачем?

— Я попробую забраться к тебе на спину.

Шара встала на задние лапы, уперлась передними лапами в стену, я забрался к ней на плечи — но увы. До верха было еще далеко, то есть высоко. Да и Шара еле-еле стояла. Все это я проделал просто от отчаяния.