Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 52. Виктор Коклюшкин

Однажды, еще в городе Пологом, одна корреспондентка все допытывалась: какое чувство ближе всего ему — любовь, жажда познания или чувство долга перед обществом? Слукавил он тогда, сказал что-то про чувство ответственности, про желание быть полезным… А на самом деле чувство, к которому он всегда подсознательно стремился, — удовлетворение. Вот и в работе: проведет по бумаге неверную линию — раздражение: сотрет, проведет другую неточную — ненависть возникает, хочется сломать карандаш, изорвать бумагу (и рвал и ломал!), проведет третью неудачную и — слабость, неверие в свои силы. А проведет четко и уверенно ту единственную нужную, и — радость блеснет, блеснет и… перейдет в тихое удовлетворение собой. До той поры, пока не надо будет делать дело дальше. Вот и вся тайна творчества, весь полет, все вдохновение!

Ну а муза? Была ли она у Ильи Ивановича, есть ли? Помогает ему или?..

Была — Дора Матвеевна Обстул, чертовка из кордебалета Пологинского театра музыкальной комедии. Характер отвратительный: врунья, вертушка, жадюга, но… какой капюшон ни наденешь, все — к лицу! Это уж от природы…

Много она доставила неприятностей Илье Ивановичу, но много и помогла. Не осталось в Пологом, пожалуй, ни одного жителя, кто не имел бы капюшонов: зимних на меху, летних прохладных, осенних водонепроницаемых… Капюшоны свадебные (с удлиненными краями, чтобы жених и невеста на других не засматривались), капюшоны официальные (чтобы от людей поглубже лицо прятать), капюшоны для милиции пуленепробиваемые, прозрачные, радиофицированные… Много разработал Илья Иванович капюшонов в городе Пологом, теперь прибыл (пригласили) в город Крутой…

Как это водится, в городе развернули широкую капюшонную кампанию: фабрику зонтиков перевели на выпуск капюшонов, хлебопекарню переориентировали на выпуск пуговиц, два старых переулка Воздвиженский и Лягушкин Брод переименовали соответственно в Большой Капюшонный и Малый, в вечерней газете «Вечерний Крутой» художник Лампампедов опубликовал смешную карикатуру: человек, идущий под дождем с зонтиком, который держит в… третьей руке. А в докладе тов. Шараваева, сделанном в тот же день на слете задовиков сельского хозяйства, впервые прозвучало выражение «зонтизм», обозначавшее неумение организовать работу, когда, условно говоря, руки заняты не орудиями производства, а средствами защиты.

Кикиморе-оглы выделили 3-комнатную квартиру в новом горкомовском доме. Чтоб время не терял на подъем в лифте — на первом этаже. Квартира была лимитированная, из фондов исполкома, поэтому без номера. Вместо номера — табличка: «Не влезай — убьет!»

Все, буквально все было предоставлено в распоряжение Ильи Ивановича. Полководцем он себя ощущал: готовы к атаке полки иголок, катушки ниток выкатились на исходные позиции, бесстрашно сверкают лезвия ножниц. Еще немного и… загудят, застрекочут швейные машинки, и сметет лихая атака капюшонов старые, никому не нужные зонтики с лица города Крутого.

Один раз только шевельнулась в нем жалость к Петухову, когда потрогал случайно холодную батарею… «Что ж, — подумал, — судьба выбирает сильных!»

А батареи были холодные уже третий день. Погасли топки, закостенели в недоумении глаза грозной администрации («Мы не позволим срывать план!..»). В порошок бы стерли Петухова, перевели бы из кочегаров хоть в… собаку сторожевую Полкана, тем более что тот совсем стар, несунов не ловит, все у окон бухгалтерских околачивается, пенсию себе хлопочет. В сторожевую будку посадили бы, да притихли, когда увидели, что за спиной Петра Ивановича незаметно мелькает сам Посейдон Блох. Попритихли, вспомнили, что на дворе пока лето, решили: ладно, потерпим! Не будем попусту растрачивать свою умственную энергию, а мобилизуем-ка ее лучше на перевыполнение плана по капюшонам!

А котельная теперь напоминала монтажную космодрома, не объемом, конечно, и не интерьером, а духом высокого созидания! Если бы Петухов знал, что его жалеют, он бы (ха-ха ха!) рассмеялся от души. Никогда еще он себя не чувствовал таким счастливым. Все у него в руках горело, кипело. Гвозди вбивались, как «ах!», гайки кружились легко, как в вальсе: молоток, отвертка, клещи не успевали опускаться на верстак и летали в воздухе, как у жонглера.

Посейдоша был на подхвате, гнул трубы, швеллера, перекусывал зубами гвозди. Наматывал на палец стальную проволоку. Работали до упаду, иногда забывая поесть, а однажды (ха-ха-ха!), забывшись, съели подряд обед и ужин! Вот уж поистине — влюбленные часов не замечают: глянет Петр Иванович на часы — полвторого: глянет, как ему кажется, через полминуты — полдесятого вечера. Постучит Петр Иванович ногтем по стеклышку, приставит часы к уху — ходят. Еще, случалось, думал: кто окно закрыл? А это уже ночь. Или наоборот: кто?! А это уже…

Сначала ходили домой спать, потом принесли подушки и одеяла из дома и спали на шлаке, совершенно (!) не чувствуя неудобства.