Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 7. Владимир Войнович

Второй Мыслитель напрягся, но тут же лицо его прояснилось.

— Понимаю, — сказал он радостно. — Как Калигула объявил своего коня консулом, так они…

— Чепуха, — перебил Первый Мыслитель. — Если уж приводить исторические аналогии, то тут скорее подойдет история с троянским конем. Тут совсем другое.

— Но что же? — нетерпеливо вскрикнул Второй.

— Я думаю, — сказал Первый, — мы скоро станем свидетелями переворота.

— Политического? — шепотом спросил Второй Мыслитель и оглянулся на дверь.

— Или военного, — ответил Первый так же шепотом. — Я думаю, это заговор против усатого и готовит его какой-то…

— Длинноголовый! — в восторге от своей сообразительности закричал Второй Мыслитель.

— Тссс! — засвистел Первый и тоже оглянулся на дверь. — Вот именно, — прошептал он, — именно длинноголовый.

— Но кто он? — сгорая от нетерпения, спросил Второй.

— А вот это и есть самая большая загадка, — грустно сказал Первый. — Пока вы здесь лежите, я уже побывал в библиотеке. Я поднял старые подшивки газет, я просмотрел портреты всех членов их… как это называется… политбюро. Я ничего не могу понять. Они все круглоголовые.

— А вот этот… — Второй Мыслитель сел на кровати и поджал ноги под себя. — Как его… Калинин?

— Калинин? — переспросил Первый. — Нет, это не то. Кроме того, вы, как всегда, все путаете. У него борода длинная, а не голова. Я думаю, что это будет кто-нибудь совсем неизвестный. Вы слышали что-нибудь о князе Голицыне?

— Голицыных много, — ответил Второй Мыслитель уклончиво.

— Не валяйте дурака! — сердито возразил Первый Мыслитель. — Вы знаете хорошо, что я говорю о том Голицыне, который сидит в здешней тюрьме. Обратите внимание, сколько загадочного во всей этой истории. Появляется какой-то Чонкин, который будто бы совершенно один, а против него бросают целую воинскую часть. Его с трудом арестовывают, после этого выясняется, что он вовсе не Чонкин, а князь Голицын, потом затевается история с длинным черепом, и теперь вот эта статья. Нет, это все неспроста.

— И что же вы думаете?

— Я думаю, что вам в первую очередь надо надеть вот это… — С этими словами Первый Мыслитель вынул из-за пазухи второй парик и бросил на кровать к ногам своего друга. Это был замечательный парик, своего рода шедевр, с ватной подкладкой.

— Вот это? — спросил Второй Мыслитель, ногой отталкивая подарок. — Вот это? — Он вскочил как ужаленный. — Никогда! — прокричал он, размахивая кулаками. — Запомните, никогда я не надену на себя эту пакость!

— То же самое сказал сначала и я, — горько усмехнулся Первый Мыслитель. — А потом я подумал: лучше все-таки носить длинную голову, чем совсем никакую. И потом, знаете, это же у них просто может быть очередная кампания. Они перехватают всех круглоголовых, потом опомнятся, увидят, что без круглоголовых им тоже нельзя. и тут мы с вами сделаем маленький фокус. — И он движением фокусника сдернул с себя парик.

32

Осталось совсем неизвестным, сколько времени и слов еще потратил Первый Мыслитель на то, чтобы убедить в своей правоте Второго, но уже вечером оба прогуливались (Второй Мыслитель скоропостижно выздоровел) по улице Поперечно-Почтамтской (кажется, она в то время — но, как выяснилось, ненадолго — была переименована в Милягинскую) без головных уборов и некоторым оторопелым знакомым небрежно кивали удлиненными своими головами.

Говорят, что Первый Мыслитель оказался полностью прав и в городе несколько дней шла охота на круглоголовых. И у некоторых головы вроде сразу удлинились, и те, с кем это произошло, бывало, в пылу полемики говорили своим оппонентам:

— А что-то мне сдается, у вас головка больно уж кругловата.

Правда это или чистые враки, утверждать не берусь (сам я лично этому, конечно, не верю), но вот что с Андреем Еремеевичем Ревкиным на этой почве случилась преогромная неприятность, это уж, кажется, точно.

33