Антология советского детектива-14. Компиляция. Книги 1-11

— Ты фантазер! Или просто смеешься надо мною. Конечно, мы высших школ не оканчивали. — Бижевич вдруг обиделся, побледнел и встал, одергивая гимнастерку. Значок «Почетный чекист» зацепился за клапан кармана, и Юзеф Леопольдович досадливо поправил его. — К каким же выводам вы пришли, товарищ проверяющий?

Бочаров тоже встал. И резковато ответил:

— Доложу руководству. На мой взгляд, объективно вы правы. Начальник шахты своей мягкотелостью нанес определенный ущерб производству. Но это вовсе не значит, что нужно было его хватать и везти в каталажку. Своим неуважением к партийным органам вы нанесли значительный ущерб престижу ОГПУ. Об этом также скажу руководству. Выводы остаются за начальством, это вы знаете не хуже, чем я.

Бижевич не ожидал такой откровенности и подобного заключения, растерянно хлопал глазами. Он готовился защищаться и нападать, а Бочаров просто констатировал факты.

Судьба благоволила к Бижевичу. Он не снял наблюдения за Юркиным. А тот по глупости сам ускорил развязку, стараясь замести следы преступления, как научил его Ставский. Ночью подкрался в дощатую будку, пытаясь все-таки взорвать шахтный ствол и убить сторожа. Тут его и схватили. Он отбивался отчаянно, но сторож и три чекиста связали его.

Юзеф Леопольдович вел следствие сам. Первым допросил сторожа. Он сразу сознался, что в ту ночь во сне ему чудилось, будто бы стрелял кто-то и боролся. Думал — померещилось. При свете, правда, обнаружил следы чужих сапог и дверь распахнутую. И еще на полу валялся крючок, выдранный с мясом.

— Почему не сообщили администрации?

— Боялся. Все-таки спал…

— Где крючок?

— Мабуть, на полке. Туды швырнул…

Бижевич помчался в будку. На наше счастье, крючок валялся в пыли на полке. Юзеф Леопольдович пытался заглянуть в ствол шахты. Но испугался глубины и вернулся в горотдел ОГПУ. Приказал привести Юркина. Тот вошел в полупальто. Верхнего крючка на нем не было. Разорванная петля болталась.

Бижевич уверенно повел атаку:

— Когда оторвали крючок?

— Хиба я помню.

— Как он оказался в будке?

Не успел Юркин опомниться, как Бижевич пригвоздил его новым обличением:

— Куда девал Райса? Говори, гад!

Бижевич кинул крючок на стол и схватился за кольт. Глаза его стали пепельными.

— Упал, — обреченно пролепетал Юркин. — Упал в воду…

— Лошадь! Скорее! Лошадь! — заорал Бижевич.

На его крик сбежались чекисты горотдела.

— Скорее на шахту! Там — Гриша!

Юркина вывели, а мы — вихрем к шахтному стволу в будку. Каждый из нас надеялся: может быть, жив!

Запалили факелы. Вызвали пожарников.

Первым по веревке спустился Юзеф Леопольдович. Внизу была тьма и сырость. В факельном свете маслянисто поблескивала застоявшаяся вода.

— Спуститесь еще кто-нибудь! — послышался голос Бижевича.

Цепко перебираясь по веревке, я спустился вниз…

Хоронили Гришу-гирныка всем городом. Шахты провожали гудками своего сына на вечный покой.

За гробом шли и мы с Бочаровым. Будто бы живого видел я Гришу. Вот он залихватски гонит жеребца, хлещет кнутом оголтелых собак. Смеется заразительно: «Веселые люди долго живут. А мне треба коммунизм побачить! Чуешь?»

Поздно вечером Павел Ипатьевич зашел ко мне в номер. Он уезжал в Москву.

— Что же ты, Павел, доложишь начальству? — спросил я.

— Правду. Бижевич — не враг Советской власти. Он по-своему предан делу партии. Метод следствия острый. Этого ты не можешь отрицать. Так было с провокатором. Здесь выявил Юркина. Характер у него неудобный.

— Выходит, Бижевич оклеветан? — вспылил я и напряг свою волю, чтобы не наговорить дерзостей.

— Ты прав в части его пренебрежения к горкому КП(б)У. Ты прав насчет начальника шахты. Бижевич тут перестарался. В большой толчее неизбежно заденешь кого-либо плечом.

— Павел Ипатьевич, вы изменились до неузнаваемости!

— А ты, Гром, все такой же горячий, как в молодости. Годы же должны приносить мудрость. Больше размышляй, друг дорогой! Мы идем к победе, и враги не простят нам этого. Усиление и обострение классовой борьбы — это официальная доктрина. Личное признание арестованного — главное доказательство вины. Для примера: ты меня назвал дураком. Так в суде и на следствии не ты должен доказывать, что я дурак, а я должен убедить всех, что я не дурак! И это стало нормой. Как же я могу иначе думать и говорить? Могут быть на практике какие-то отклонения, частичные извращения. Но в главном-то эти установки правильные!..

— Изменился ты, Павел.

— А ты, Володя, не изменился. И это плохо.

Холодно простились мы в тот раз на перроне Красного Лога.

Бижевич уезжал в Москву в хорошем настроении. Мне казалось, что и смерть нашего Гриши Райса не омрачила его сердца Диверсионно-террористичеокую организацию он-таки открыл: Ставский — Юркин — стрелочник из Баплея — Карпо Захарченко… Он имел полное право доложить руководству: «Со взрывами покончено! Шпионское гнездо разгромлено».

Я написал еще один рапорт на имя наркома внутренних дел СССР. Считая, что Бочаров был либеральным в оценке действий Бижевича, просил еще раз расследовать факты самодурства, допущенные в Красном Логе. Я знал, что Бочарову принесу неприятности, но поступить по-другому не мог.