Антология советского детектива-2. Компиляция. Книги 1-11

Надие, кажется, сочувственно вздохнула. Ничего не значащий для Саида вздох. Эмоции. Игра. Ему нужна связь между сказанным до этого переводчицей и анкетой. Связь с его собственной судьбой. Он назвал фамилию сестры Ольшеру, тот позвонил кому-то в рейхстаг, поехал куда-то — и Блюмберг внезапно отравилась газом. Исламбек имеет определенное причастие к событию. И не один Исламбек. А возможно, не сестра центр события. Саид!

Он оглянулся. Напрасно. Надие склонилась над бумагами. Что-то писала. Старательно. Переводчица не собиралась ничего добавить. Разговор с посетителем окончен.

— Вы уверены, что она еврейка?

— Прямых доказательств нет, господин майор… Но брат ее матери находится в трудовом лагере номер 274 дробь 16.

— Из-за жены?

— Не только из-за жены… Мать Блюмберг наполовину еврейка.

— Значит, кровь?

— Да.

— Надо проверить списки в отделе Шлецера.

— Уже проверены, господин майор. Сестра Блюмберг не числится. Это понятно, иначе она не жила бы в Берлине и не работала в госпитале.

— Ясно. Самоубийство из-за боязни разоблачения. Вы все хорошо проверили, господин Берг. Благодарю.

— Хайль!

— Вы свободны, господин оберштурмфюрер.

Берг поклонился, но не ушел.

— Одна деталь, господин майор.

— Что еще?

— Списки у Шлецера до меня проверяла одна дама…

— Просто дама?

— Нет, ее прислали из Восточного министерства.

— С какой целью?

— Наши задачи совпали.

— Вот как! Этой Блюмберг интересуются многие.

— Да, господин майор.

— И еще одна деталь…

Штурмбаннфюрер не откликнулся. Тяжелое его лицо склонилось над папкой. Папка, кажется, интересовала его теперь. С сестрой из госпиталя все покончено, и она не должна больше занимать гестапо.

Однако Берг, дотошный Рудольф Берг, отвлекал его. Насильно.

— В последних показаниях Блюмберг фигурирует какой-то туркестанец. Он приходил в госпиталь до официального визита заместителя Чокаева, не был принят, но оставался, по ее словам, в парке целый час. Блюмберг видела его. Через дверь и в окно из палаты.

— Кто этот туркестанец? — Майор поднял голову, жадно глянул в глаза старшему лейтенанту. Ему нужна была фамилия.

— Она не сказала, — огорчил его Берг.

— Скрыла?

— Видимо, не знала. Я имел в виду при новом допросе показать фотографии. И не успел…

Тяжелая челюсть майора сдвинулась влево. Скривились губы. Так он изображал досаду.

— Нельзя ничего откладывать, дорогой оберштурмфюрер. Время опережает нас.

— Я понимаю, господин майор…

— Вы свободны, — снова напомнил штурмбаннфюрер.

И снова Берг не ушел.

— Продолжать поиски этого туркестанца? Или нет?

Майор поставил челюсть на место. Выдавил через плотные губы:

— Продолжайте…

Наконец Берг освободил его. Направился по узкому ковру к выходу. Шагал легко. Пружиняще. Высокая фигура гестаповца плыла по какой-то четкой линии, без покачиваний, словно он двигался на проводе.

— Да! — окликнул его майор.

Крутой поворот. Опять без колебаний.

— Слушаю!

— Вы закончили дело по Бель-Альянсштрассе?

— Почти.

— Торопитесь. Как бы время снова не опередило нас.

Каждая строка, каждое слово, даже простое «да» или «нет», написанное дикими зелеными чернилами, вызывало у Саида сомнение. Да что сомнение, тревогу. Он не верил словам, не верил почерку, четкому, прямому. Все ложь, все уловки. Вначале Саид пытался сам обнаружить фальшь, найти противоречия: сопоставлял даты, географические названия, даже эти лаконичные «да» и «нет», — не исключают ли они сказанного выше или ниже? Ничего не нашел. Все совпадало с его ответами, записанными переводчиком еще в тюрьме, на Холодной горе, а потом в Беньяминово. Это или подлинный документ или хитро состряпанная фальшивка, в которой скрыт подвох. Шедевр фальсификации. Повторив анкету, можно вынести самому себе смертный приговор — немцы в лагерях расстреливали за ложные данные, если, конечно, обнаруживали это с чьей-то помощью.

Позже, когда обилие провокаций и проверок сделало жизнь Саида похожей на сплошную пытку, он приходил в отчаяние — силы для борьбы, кажется, иссякали. Сейчас лишь тревога охватывала его. Тревога, вызванная приближающейся опасностью. Состояние чем-то напоминало испуг шахматиста, которому объявили «шах». Всего лишь «шах», но который подготавливал «мат». Противник знал, что это «шах», видел ход, не видел его лишь «обреченный». А ход был и, может, не один. И в числе нескольких такой, что не только выручал на время, но и укреплял позицию, давал преимущества.