Антология советского детектива-20. Компиляция. Книги 1-15

— Злой он, вот как. На славу злой. Всегда в его глазах огни тлеют и коптят много. Это беда, когда злой человек славу любит.

— А нам говорили: смел и прям. Да и дружите вы с ним, не так ли?

— Дружу? Слово не то. Сосуществую я с ним. Вот Сергей, тот со всеми в ладу. А я к нему, к Милоградову, тянусь. И вышло: все вместе.

— Так что же он все-таки за человек, Ирушкин?

— Как вам сказать? — после долгой паузы ответил Белуджев. — В старое время такой открыто копил бы деньгу, точил язык о сплетни. Жил бы, где лисой, где волком. Нынче трудно таким. Прямо нельзя, в обход идут. Он и взял такую дорожку к славе: видимость критики.

Белуджев усмехнулся и добавил:

— Критика у нас еще не всегда безопасна. Евлампий знает, потому он за критику без потерь, за критику с визой начальства. Вы вот стенгазетки наши поглядите.

— А что? Прав Белуджев… — снова вмешался в разговор Гайда. — Я смотрел. Дворники и сторожа высмеиваются превосходно. Злая сатира. Да, злая… А самое смешное в ней — автор. Так, кажется…

Белуджев благодарно взглянул на Гайду, спокойно сказал:

— Думаете, он всюду козни видит? Вовсе нет! Это он бдительность свою показывает, модно считает… А так, что ж — работник он, и верно, неплохой. Считать умеет.

— Человек-кремень, — уважительно отозвался Гайда о Белуджеве, когда тот ушел.

— Не вижу пока, — возразил Каракозов.

— В кремне огня не видать…

На следующий день Смолин вызвал на повторные допросы Карасика и Можай-Можаровского. Капитан и Каракозов просмотрели к этому времени принесенные майором протоколы первичных допросов. Майор снял их на базе в первый час пожара.

Порфирий Карасик вошел в кабинет обеспокоенный. Он снова долго обдумывал каждый ответ, мялся и все бубнил:

— Человек я маленький, шкурка на мне тоненькая…

Гайда, наконец, не выдержал, сказал:

— Иной тем подсидит, что ловко смолчит… Да…

— А что мне в чужой рубашке блох искать? — взъерошился старик. — Отпустите меня, ради бога.

— Вы с друзьями первые заметили огонь, Порфирий Никитич, — сухо сказал Смолин. — Где появилось пламя?

Тогда старик махнул рукой, будто шел на отчаянное дело, сказал, глядя себе под ноги.

— Конторка занялась у Милоградова первая. А больше ничего не знаю!

Потом он добавил, что хоть и ничего не знает, но, видать, тут не без греха. А кто согрешил — неизвестно.. А был на базе только один Сергей Мефодьевич. Но он, Карасик, — боже упаси! — ничего худого о нем не говорит, а только то говорит, что было.

— Подал ручку, да подставил ножку! — усмехнулся Гайда, когда Карасик, облегченно вздохнув, выбрался в коридор.

Можай-Можаровский, наоборот, явился в бодром настроении, и Смолин с удивлением увидел, что этот совсем мрачный на вид человек умеет шутить.

— Как поживаете? — бесцветно спросил Каракозов.

— Все в одной шкуре, — улыбнулся заведующий. — Какая у меня сейчас жизнь?

Следователей не могло обмануть это внешнее спокойствие, даже некоторая развязность Можай-Можаровского. Не раз и не десять встречались следователи с характерами и судьбами людей на допросах. И именно в это время, время наибольшего напряжения души, люди так или иначе раскрывают себя, как бы ни высок был артистический талант некоторых из них.

Гайда видел, что Можай-Можаровский, непринужденно сидя на стуле, то и дело меняет позу, что углы губ у него подергиваются, а на лбу выступает испарина, которую он не успевает вытирать большим, как наволочка, платком.

Внезапно Можай-Можаровский стал подчеркнуто серьезен, то и дело взглядывал на часы, всем своим видом говоря, что он торопится и ему не хотелось бы терять времени на пустяки.

Конечно, его подчеркнутое достоинство, улыбки, которые превращались в гримасы, настороженный взгляд выдавали тревогу. Для того, чтобы понимать это, не надо быть ни следователем, ни психологом.

Гайду и Смолина занимал другой вопрос: что беспокоит заведующего?

— Я подумал, — сказал Можай-Можаровский, — и решил: поджег Милоградов. Некому больше.

Заведующий встал и теперь высился посреди комнаты, подавая каждое слово, как на лопате. Виделось, что он обдумал все, принял решение и теперь уже будет стоять на своем.

— Зачем Милоградову жечь базу? — спросил Смолин. — Комиссия сообщила: документы кладовщиков оказались в полном порядке.

Можай-Можаровский усмехнулся:

— У меня на базе только так.

— Ну, тогда для чего жечь?

— А это уж ваше дело разобраться. Но жег Милоградов. А кто еще?

Каракозов передал Можай-Можаровскому акт, составленный экспертами пожарной охраны. Это было заключение специалистов, исследовавших пепел, принесенный Каракозовым с пожарища.

Прочитав заключение, заведующий побледнел, как снятое молоко, и пожал плечами:

— Не может того быть…

Уходя, Можай-Можаровский сказал с тупым отчаянием:

— Милоградов зажег. Ему и ответ нести.

Смолин проводил взглядом заведующего и повернулся к Гайде:

— Кажется, Гете сказал о таких людях: «Жаль, что природа сотворила из тебя только одного человека; материала хватило бы и на достойного человека и на мошенника».

— О чем ты? — поинтересовался Каракозов.

— Есть у нас такие люди: свой волос им дороже чужой головы. Откуда они?

— Из той же земли сделаны, — усмехнулся Гайда.