Антология советского детектива-22. Компиляция. Книги 1-24

— Такый дорогый материал. Та ты знаеш, що в Одэси йому цины нэма?

Ребята вновь обступили брус и, пересыпая разговор шутками, покатили его к проходу каземата. Лученок забрал со своей рабочей площадки саперный инструмент и перенес его в общий склад.

— Отныне ручную работу прекращаем и переходим на более прогрессивный метод краснофлотца Танчука, — сказал Михась. Стряхнув с себя пыль, он подошел ко мне и добавил: — Молодцом оказался Лев Яковлевич. Слушай, давай я за тебя подежурю, а ты займись боевым листком.

— Через полтора часа ты так или иначе меня сменяешь. Подожди уже немного. Сменюсь и сразу же займусь боевым листком.

— Понимаешь, в чем дело. Недаром же говорят: дорога ложка к обеду. У ребят сейчас приподнятое настроение. Если выпустить еще и молнию, будет совсем что надо. Да и Лев Яковлевич почувствует, что не зря старался.

— Ты как сват уговариваешь. Ну будь по-твоему, — и передал ему наушники.

Я понимал, что боевой листок должен быть праздничным. Ведь это ж не просто хорошо выполненная работа, не просто хороший поступок комсомольца. Это — всплеск творческого энтузиазма. А значит, и показать его надо таким. Эх, настоящего бы художника для такого дела! Ну ничего. Постараемся и мы не ударить лицом в грязь. Первое, с чего я начал, взял немного красной туши и разбавил ее водой. Потом этот раствор вылил на лицевую сторону боевого листка и размазал по всей площади. А чтоб не было пятен и затеков, подвесил листок за верхние углы. Раствор краски весь стек, и на бумаге остался приятный розовый фон. Через две минуты листок был сухой. Но зато какой вид! Честно говоря, мне самому понравилась моя выдумка. После этого через весь лист я написал насыщенной красной тушью всего лишь два слова: «Молния! Танчук!» Эти два слова выделялись на розовом фоне настолько сильно, что они хорошо были видны с расстояния тридцати метров, а то и больше. Написать сам текст было нетрудно: коротко о трудовом подвиге краснофлотца Танчука, и все. А что тут расписывать, если все было на наших глазах? Я показал боевой листок Лученку.

— Ну ты молоток! — похвалил меня Михась.

— Какой я молоток? Вот Танчук — парень, что надо.

— Это само собой. Ну давай вывешивай.

Когда я прикреплял боевой листок на специальном щитке, возле меня уже стояли Сугако и Музыченко. Лев Яковлевич, будто его ничего не интересовало, прохаживался по брустверу.

— Левушка, подь сюда, — позвал Танчука Лефер.

— Что тебе надо?

— Подь сюды, говорят.

Танчук вроде нехотя подошел к нам.

— Видишь?

— А что видеть? — ответил Танчук вопросом на вопрос.

— Себя что ли не узнаешь?

— Ну Танчук и Танчук. А что тут особенного?

— Да нет, не говори. Приятно все-таки.

Позже, когда возле боевого листка никого уже не было, Лев Яковлевич подошел к Лученку и спросил:

— Михась, когда будете снимать боевой листок, можно я его возьму себе?

— Почему же нет? Пожалуйста.

Танчук немного помолчал, а потом добавил:

— Я пошлю его домой. Пусть дядя знает, что его Лева — все-таки деловой человек.

Удивительным  иногда бывает выражение лица у человека. Не тогда, когда он заразительно смеется или горько плачет. Не в состоянии гнева или злой зависти. И даже не тогда, когда человека одолевают мучительные сомнения или разочарование. Меня поразило выражение лица Льва Яковлевича. Я видел его таким впервые. Лицо вроде спокойное: ни тебе улыбки, ни гримасы. Но присмотришься и становится ясно, что человек светится радостью. Именно светится.

14

Уже и май на исходе, а я после того, как вместе с Маринкой бродил по отрогам начинающихся Крымских гор, еще ни разу не видел ее. Занятия по радиоделу в школе теперь проводит сам Демидченко. Я мог бы написать Маринке письмо и передать его через Лученка. Да нужно ли это делать? Ведь не зря же она сказала тогда на прощанье: «Не приходи ко мне целую неделю. Я разберусь и, может быть, сама тебя позову». Прошла неделя, другая, уже и третья на исходе, а Маринка все еще молчит. Уж не случилось ли какого-нибудь несчастья? Да нет. Михась бы знал об этом. Значит, дело в другом. Разобралась, да не в мою пользу. А может, что-нибудь другое.

— Почему бездельничаете? — попался я на глаза Демидченко.

— Через час на вахту заступаю.

— Так это ж через целый час. За это время можно уйму вещей сделать. Ступайте и помогите Сугако.

— Есть пойти помочь Сугако.

Я стараюсь изо всех сил не давать командиру ни малейшего повода для придирок. И все-таки, несмотря на мои старания, это не всегда получалось. «Да, брат, невеселая у тебя история, Нагорный. Трудно, а делать нечего, надо нести нелегкую службу, а сейчас вот помогать Сугако».

Недалеко от поста, на северо-западном склоне горы, я отыскал Лефера. Он, собирая хворост, спустился в выемку, заросшую кустарником, нагнулся и поднял какой-то предмет.

— Что нашел, Лефер? — спросил я его, остановившись на краю выемки в скале.

— Да вот кто-то ножик потерял.