Антология советского детектива-22. Компиляция. Книги 1-24

— А ну покажи, — я подошел к Сугако, взял у него перочинный нож, на рукоятке которого были нацарапаны две буквы «М. X.» — «Марина Хрусталева!» — мелькнула у меня мысль. Это же то самое место, где я встретил ее первый раз». — Да, какая-то раззява потеряла. Это, может быть, еще до нашего приезда на эту гору.

— Ты что, Николушка, если бы это было так, он давно бы поржавел, — резонно возразил Лефер. — А этот, смотри, совсем как только что из кармана.

— Пожалуй, ты прав, — не стал я разубеждать Лефера и наводить его на другие мысли. — А если бы я попросил, ты бы отдал его мне?

— Да бери, мне что, жалко?

— А где именно ты нашел его?

— Да вот здесь, — указал Сугако место рядом с нагроможденными плоскими камнями.

Я внимательно осмотрел это место, но ничего подозрительного так и не заметил. Спрятав нож в карман, я сказал Леферу:

— Командир приказал помочь тебе.

— Что помогать? Тут одному делать нечего.

— Я так и сказал командиру, но он настоял на своем.

— Чудно. По-моему он придирается к тебе. В чем-то, значит, ты ему помеха.

Даже Сугако понимает, что Демидченко преследует меня. Несмотря на то, что работы у Лефера было немного, я помог ему собрать хворост и начистить картофеля.

— Да посиди ты, отдохни, — советовал мне Лефер.

— Нельзя. Надо выполнять приказ командира.

— А если этот приказ неправильный?

— Ты понимаешь, Лефер, я тоже думаю, что меня можно было и не отсылать к тебе на помощь. Работы у тебя действительно немного, и ты бы справился с ней запросто.

— Еще бы.

— Но дело в другом. Все мы люди, в том числе и сам командир. Люди мы разные и по-разному думаем, по-разному оцениваем иногда одну и ту же вещь. Представляешь, что было бы, если бы все вопросы, особенно в боевой обстановке, решались, кто как их понимает. Полная неразбериха.

— Ну а если командир неправ, как вот с тобой?

— Выполни приказ, а потом можешь обжаловать его перед вышестоящим командиром. Но какой смысл жаловаться по мелочным вопросам, таким, скажем, как у меня? Мелочь она и есть мелочь, не стоящая того, чтобы из-за нее отрывать от важного дела других командиров. Да не все эту мелочь и поймут, даже если человеку бывает другой раз и обидно. Ну что мне стоило помочь тебе собрать хворост и начистить картофеля? Сделал свое дело и разговаривай теперь с тобою в полное удовольствие. А поступи я иначе? На вечерней поверке командир обязательно спросит: «Краснофлотец Нагорный, выполнили ли вы мой приказ? Помогли ли вы своему товарищу?»

— А я бы сказал, что помог, — прервал меня Сугако.

— Я знаю, Лефер, ты добрый человек. Но у меня вот тут, — и я показал на свою грудь, — сидит несговорчивая сударыня-совесть. Как мне сладить с ней? Нет, уж лучше я сделаю так, как приказал командир.

— Хорошо, если бы все так делали.

— Тут я с тобой, Леферушка, полностью согласен и, даже скажу тебе больше, буду делать все так, чтобы было по справедливости.

— Николушка, — и Сугако оглянулся вокруг, — а ты веришь в бога?

— Ты спрашивал об этом еще кого-нибудь?

— Не, только тебя. Уж очень душевно ты говоришь, как в нашем молитвенном доме просвитер.

Я улыбнулся, но так, чтобы не обидеть Сугако. Это же надо, сравнить комсомольца с пресвитером. В памяти всплыла картина раннего утра на озере, куда я еще подростком любил ходить. В километре от нашего дома, над озером — туман. Слышно, как кричит дергач. Я тихонько вставляю весла в уключины и плыву вдоль зарослей камыша. Стоит только неосторожно всплеснуть веслом или стукнуть им по уключине — и очарование покоя нарушится: поднимется крик уток, начнется хлопанье крыльев, потревожится все озеро. Вот так и с Лефером. Одно неосторожное с моей стороны слово, и человек может замкнуться. А как это хорошо наблюдать, как раскрывается душа человека, говорит в нем все лучшее. Не часто это можно видеть, и не перед каждым она открывается.

— Только, — спохватился Сугако, — ты уж никому об этом.

— Можешь быть спокойным, Лефер. Я умею уважать чувства людей. А насчет веры в бога мы с тобою еще поговорим и не раз. Как, согласен?

— С тобою согласен.

Меня это «с тобою» несколько удивило. Выходит, Лефер готов говорить на эту тему, но не с каждым. Оказывается, нужна еще и вера в человека.

Пора сменять Лученка. Когда я подошел к рации, Михась молча показал мне радиограмму. Текст ее был предельно кратким: «Командируйте штаб дивизиона краснофлотца Нагорного тчк Политрук Есюков тчк».

— Это еще за какие грехи, Михась? — спросил я Лученка, надеясь, что ему что-нибудь известно. — Неужели опять Звягинцев?

— Или Демидченко. Но это лишь предположение, — добавил он после небольшой паузы. — Ты только не говори ему, пожалуйста, что я показывал тебе радиограмму. Хватит нам разных переживаний и без этого.

Я вернул Лученку радиограмму и приготовился к разговору с Демидченко. Но он, к моему удивлению, молчал до следующего дня и лишь после сдачи вахты вызвал меня и спросил:

— Это что у тебя за дела с политруком Есюковым?

— Какие дела?

— Так уж и не знаешь?

— Да о чем вы, товарищ старшина второй статьи?

— Ты же читал радиограмму?

— Вы какие-то загадки задаете.

— Ты что, не знаешь зачем тебя вызывает в штаб политрук?