Антология советского детектива-25. Компиляция. Книги 1-26

— Простите, проводница сказала: «В первое купе», — пояснил Валентин. — Если хотите, я попрошусь в другое.

— Да нет, пожалуйста, располагайтесь, — указала девушка на место напротив. — Вы мне не помешаете.

— Спасибо. Мне, наоборот, будет приятно ваше общество. Не люблю одиночества: я геолог, и большее время приходится проводить вдали от людей, потому скучаю по ним.

— Вы и теперь из тайги? — поддержала разговор девушка.

— И теперь.

— Что же вы ищете? Золото, серебро?

— Не только. Дальневосточная земля-матушка богата и другими минералами. Слыхали о касситерите?

— Оловянная руда? — девушка чему-то грустно усмехнулась. — Слыхала. И видела, как ее добывают. Адский труд.

— А разве есть легкий труд? — с улыбкой спросил Валентин.

— Наверное, есть. Только не каждому выпадает удача заниматься им.

— Ясно. — Валентин решил изменить грустный тон девушки на веселый. — Значит, вам не повезло с профессией. Если не секрет, скажите, чем вы занимаетесь?

Девушка молчала. Она, видимо, так не любила свою профессию, что стыдилась о ней говорить.

— Какая разница. Допустим, обыкновенная крестьянка. В земле вожусь.

Валентин глянул на ее руки. Действительно, трудовые — обветренные, с потрескавшейся кожей. А вот одежда — висевшая на вешалке мутоновая шубка, такая же шапка, меховые сапожки — вызывала сомнение. Хотя в деревне нынче одеваются не хуже, чем в городе. И все же что-то отличало ее от сельской жительницы. Но он не стал выяснять, кто она. Сказал обрадованно:

— Значит, коллеги. Мы, геологи, тоже в земле возимся. Давайте знакомиться. Меня зовут Эдуардом. Если учитывать отпущенную для солидности бороду, можете величать Эдуардом Петровичем.

После находки Перекосова он решил воспользоваться его именем: вряд ли прокурора будут искать, как их преступную троицу.

— А меня — просто Лена, — девушка протянула ему руку. И Валентин ощутил в руке силу, жесткость кожи.

— Вот и отлично. Теперь можно приступать к трапезе. У меня с утра маковой росинки во рту не было. — Он достал из рюкзака хлеб, бутылку шампанского, жареную еще в землянке медвежатину, сало, яблоки.

У девушки, кроме колбасы и консервов, ничего не было.

— Извините, я приезжала в Березовое по делам, и там у меня ни родных, ни знакомых.

— Да вы что. Хватит нам еды до самого Владивостока. Кстати, вам далеко ехать?

— До Хабаровска. Я оттуда. Бывали там?

— Приходилось. Пожалуй, один из лучших городов Дальнего Востока.

Валентин нарезал закуски, открыл бутылку шампанского. Лена принесла от проводницы стаканы.

Выпили за знакомство, за приближающийся Новый год, и Валентин, не бравший спиртного в рот более месяца, почувствовал, как закружилась голова. Захмелела и Лена, лицо ее раскраснелось и стало симпатичнее, настроение поднялось и она разоткровенничалась:

— Вы простите меня: о своей профессии я сказала неправду. Как-то сорвалось. Я торговый работник, а их сегодня не особенно обожают.

Валентин невольно усмехнулся. Везет же ему на торговых работников: Антонина была директором магазина, и эта пигалица…

— Вот видите, у вас даже вызвало улыбку.

— Да нет, я по другому поводу. Просто вспомнился один человек, кстати, тоже торговый работник. — Мелькнувший в воображении образ Антонины, эта интимная обстановка взволновали его, грустью отозвались в сердце, и он тоже разоткровенничался: — Мое отношение к торговым работникам, наоборот, очень обожаемое: женщина, которую я любил, была директором магазина.

— Где же она теперь?

Он помолчал: стоило ли рассказывать. Хотя какая это тайна?

— К сожалению, недалеко отсюда и, к сожалению, в недоступном для меня месте.

— Вот даже как. — Лицо девушки тоже вдруг погрустнело. — В исправительно-трудовой колонии?

— Как вы догадались? — поразился Валентин.

— Удел многих моих коллег. Я тоже еду из заключения. Почти два года отсидела. Вернее, отработала. Освободили досрочно за хорошее поведение и стахановскую работу.

— За что же вас?

— За то, за что нынче поощряют: приняла левый товар от частного лица, чтобы продать через магазин. Между прочим, отличное ювелирное изделие и недорогое: старый еврей поставлял нам, и мы, можно сказать, жили за счет него. Директрисе дали пять лет, мне два.

— А еврею?

— Его мы не выдали, сказали, что привезли из Чечни.

— Лихие девочки. Что ж вы откупиться не могли?

— Если б могли… Я всего второй год товароведом работала после техникума. Да и у директрисы ничего не было: нас грабили кому не лень — и высшее начальство, и рэкетиры. Кому-то недодали, вот нас и заложили.

— Чем же вы в колонии занимались?

— О-о, — рассмеялась девушка. — Там у нас была отменная работа: на овощных полях из нас, городских дур, целомудренных крестьянок делали.

— И получилось?

— Не у всех. Но теперь я знаю, когда и как сажают картошку, когда полят, окучивают, когда убирают. Как солят огурцы и капусту. В общем, теперь и в тайге не пропаду.

— А куда же теперь?

— Туда же, в Хабаровск. Там новая директриса, знает меня и обещает взять на работу, может, и не товароведом, продавцом, но мне некуда больше податься. К тому же и прежняя хозяйка берет на постой. У нее не хоромы, но отдельная комнатенка для меня.