Антология советского детектива-26. Компиляция. Книги 1-21

Я сказала, что ваши факты — неправда. Вернее, есть вещи, которые нельзя назвать только правдой или только неправдой. Тут много таких вещей. Я понимаю, что для юриста не должно быть полуправды, у вас совсем иные категории. Но ведь я не юрист. Я просто человек, который судит в первую очередь себя.

— За что?

— Я скажу. Только сначала о том, что вы говорили. Да, конечно, Антон и я… Я говорила, что любила его, но и он тоже. Это верно, хотя вам может показаться, что я всего лишь обманутая женщина. Это сложнее, чем пишут в книжках: встретились, полюбили, прожили свой век, как голуби, — приходите на золотую свадьбу. У нас не было никакой, но было много пережито, очень много. Мы встретились очень взрослыми. У таких людей или не бывает любви только развлечения, или, наоборот, — мученье, потому что борешься с собой, с природой, с жизнью, с тем, что считается очевидным: любовь, дескать, для восемнадцатилетних, а потом — нужна женщина, нужен мужчина, да еще ничем не связанные. Как будто вместе могут быть только те, кто связан. Мы хотели преодолеть все это, начать сначала, перешагнуть через прошлое, вернуть движение тому, что уже начало окостеневать, мертветь, глохнуть. Но мы не смогли ничего, потому что существуют силы, перед которыми человек беспомощен, а мы были очень слабыми, и течение становилось все сильнее, Сначала оно оторвало Антона, а потом и меня унесло, но я не думала, что конец станет трагическим. Скорее он походил на пошловатую комедию, ну пусть мелодраму. Появилась девчонка, у которой нет ничего, кроме груди, распирающей кофточку. Это не так уж много, но это может быть всем…

Говорила Инна сумбурно и торопясь, затягиваясь сигаретой, и Мазину нелегко было следить за ходом ее мысли, но кое-что он все-таки успевал, соглашаясь с одним, запоминая другое.

— Но я начала с конца, а собиралась сказать много и главное о том, чего вы не знаете, хотя думаете, что знаете. Даже об Игоре. Вы сказали, что я бросила его. Нет, и это не так. Он ушел сам. Игорь сдался, потому что хоть и занимается всю жизнь спортом, он совсем не борец. Недаром он никогда не был первым. Он ушел сам.

— Когда увидел, что побежден?

— Хорошо, пусть будет так. Но это же не футбол! Здесь нет ни времени, ни счета. Здесь и "десять — ноль" еще не поражение, если есть силы бороться. А он прикинул, что счет не в его пользу, и решил, что уже не успеет отыграться. Нет, все это не так, как вы говорили, совсем не так. И Антон не предавал ни меня, ни отца. Он ничего не украл, ничего!

— Может быть, вам не вполне ясна значимость материала, который оказался в руках Тихомирова?

— Мне? Я могла только переоценить его, но никак не умалить. Отец тысячу раз говорил, что наиболее ценное из того, что он сделал, осталось неопубликованным. В последние годы он не мог печататься. Но он все время работал, каждый день. Одна я знала, сколько он работал и как ценил эту работу. А отец никогда не преувеличивал значения своей работы. Скорее наоборот…

— Значит, вы все знали?

— А как же иначе?

— И вы никогда не пытались обнародовать его труд?

— Нет. Я не хотела отдавать труд отца людям, которые отреклись от него.

— Они могли присвоить его?

— Кто? Рождественский и иже с ним? Нет! Это было не по их желудкам. Такую пищу они не смогли бы переварить даже пережеванной. Я просто не хотела иметь с ними дело. Они вызывали во мне брезгливость.

— Как же тетрадь попала к Тихомирову?

— Он не украл ее! Но скажите сначала, откуда вы знаете об этой тетрадке?

Мазин подумал:

— Хорошо. Мне сказал о ней Игорь Рождественский.

Инна бросила в пепельницу сигарету:

— Он не должен был этого делать!

Мазин вспомнил разговор с Рождественским:

— "…Разве вы не говорили об этом с Инной Константиновной?

— Нет.

— И ни с кем другим?

— Вы первый.

"Сказал неправду. Ведь она совсем не удивилась. Она знает, что Рождественскому известно про тетрадь. Но зачем врал он?"

— Он не должен был этого делать!

— Почему?

— Наверно, он струсил, когда узнал про машину?

— Не думаю. Вы забыли про алиби!

— Значит, Игорь вне подозрений?

— Почти. Но он мог волноваться не за себя.

— За кого же?

Мазин не ответил.

— Вы, кажется, говорили, что человека можно убить не только ассегаем?

Он кивнул.

— Это верно… — Инна помолчала. — Смешно. Вам нужен человек, столкнувший Антона с подоконника, однако вы видите огромную разницу в том, как его столкнули — руками или, может быть, не дотрагиваясь до него. Но разве это так уж существенно?

— Для того, кто это сделал, очень. В первом случае — много лет тюрьмы, если повезет. А во втором…

— …Только собственная совесть? Или вы не считаете это наказанием?

— Это зависит от человека.

— Да, от человека. Мне, наверно, не грозит тюрьма, хотя… нет, я боюсь сказать… В общем, если бы не я, Антон, возможно был бы жив до сих пор. Хотя я не выталкивала его из окна.

— Не торопитесь с такими признаниями. Вы не убивали Тихомирова. И налейте мне, наконец, кофе.

Инна наклонила кофейник над чашкой.

— Скоро все станет ясным.

Она покачала головой:

— Для меня ясно и сейчас.

Мазин отхлебнул глоток:

— Вы помните войну?

— Мало, плохо.

— Но бомбежки, наверно, помните?