Антология советского детектива-3. Компиляция. Книги 1-11

— О боже! — Старуха подняла руки к небу. — Неужели месье Лавалю уже совсем скучно жить на свете, что он вспомнил обо мне? Впрочем… Последние два года он обитает на политических задворках. И поделом! Как мы могли только терпеть его и премьером, и министром иностранных дел… — Она осуждающе покачала головой. — Вы только поменьше слушайте его… И попрошу, запомните это имя: Десмонд Мортон. Это давний приятель Черчилля, а я… — Старая дама заулыбалась. — Я знавала его двоюродного деда. О! Это было неповторимо! — Она уже улыбалась всеми морщинками. — Так вот, пока вы будете болтать с Лавалем, я приготовлю вам рекомендательное письмо. Десмонд во время войны был адъютантом главнокомандующего в Европе, и я могу вас уверить, получил эту должность, когда его двоюродный дед сидел в кресле, где теперь сидите вы. А потом Черчилль, став военным министром, назначил его на хороший пост в разведке. Мортон и живет рядом с Черчиллем. И как вы понимаете, дорогой месье Дворник, встречаясь, эти соседи, разумеется, говорят не только о спарже, охоте и разведении зеркальных карпов — сейчас в Англии с домашним хозяйством все просто с ума посходили! Не иначе, готовятся к блокаде. — И старая дама мелко рассмеялась. — Тоже робеют перед Гитлером!

Попросила Дворника подкатить к ее креслу письменный столик величиной с тумбочку, и вся ушла в работу. Когда Лаваль подошел к ее иссохшей ручке, машинально клюнула его в затылок, ничего не сказав. И лишь вручив Дворнику письмо, величественно промолвила:

— Итак… Господин Лаваль, чье имя можно читать без ошибки справа налево и слева направо… И месье Феликс, наш друг из Пражского университета. Кстати, реформизм Гуса и Жижки — его старый конек…

Лаваль явился сюда за поддержкой. Он намеревается приступить к новому витку карьеры и выдвигает в качестве программы идею «нового Локарно» — но только без России. Англия, Франция, Италия — вполне достаточно. Новое средиземноморское Локарно. Идея, правда, пока недостаточно популярна, но уже многих заинтересовала. Нет, против Москвы она не направлена. Против Германии? Ни в коем случае! Зачем? Как раз на основе тройственных соглашений и нужно договариваться. Присутствие Муссолини как равноправного среди старых колониальных государств лишний раз продемонстрирует Гитлеру объективность подхода «Нового Локарно» к современным международным проблемам. Ведь признан же захват Италией Эфиопии. Более молодым государствам тоже нужны территории. Что тут такого?

— Боюсь, как бы Гитлер не устроил себе колонии рядышком с собственными границами. Зачем ездить далеко? Под рукой кое-что в Австрии, кое-что в Чехии, — съязвила Менар-Дориан.

— А… Вы о Судетском вопросе, мадам… — кивнул Лаваль. — Это совершенно пустой вопрос, который тоже может быть решен на основе «средиземноморского Локарно», уверяю вас.

Мадам Менар-Дориан откинулась в своем кресле, и Дворник поймал ее тяжелый пристальный взгляд на Лаваля — в нем было презрение. Потом она посмотрела на профессора и подбадривающе улыбнулась. А в глазах ее уже было сострадание.

3

Последнее время Дорн стал часто заходить в паб напротив пансиона «Меловый берег». Хозяин паба, мистер Чииз, уже дружески улыбался ему, наливая «мартини».

Дорн приветливо кивнул хозяину, взяв со стойки «хайбол» с соломинкой, на которой кокетливо сидела зеленая оливка. Занял место, с которого можно непринужденно беседовать с хозяином и одновременно незаметно поглядывать в зеркало бара — в нем через большое окно хорошо отражался вход в пансион.

— Да, «мартини» чудный, — удовлетворенно процедил Дорн, не выпуская соломинку изо рта.

— Я же смешиваю джин с красным вермутом, а обычно предлагают белый. И потом… Контрастный вкус сладковатого напитка с горькой маслиной… Как-нибудь заменю оливку маринованной луковкой, это тоже должно быть интересно.

— С удовольствием попробую, — улыбнулся Дорн, вглядываясь в фигуры выходящих из пансиона людей. Машек, обычно точный, опаздывал уже минут на пять.

— Полагаюсь на ваш изысканный вкус, сэр…

— Благодарю, — кивнул Дорн, отставляя стакан с замысловатым названием «хайбол» — ничем не отличающийся от тех граненых стаканов, что давно существовали в его студенческой ленинградской жизни. Правда, пили из них не «мартини» с оливкой или луковкой, а самый обычный крепкий чай.