Антология советского детектива-3. Компиляция. Книги 1-11

…Пивная показалась с виду вполне приличной, степенной. Лепной потолок, добротная мебель, чисто. Она была куда просторней привычных лондонских пабов и менее уютна. Нечто заведенное на все времена. Что-то раздражающее и навязчивое было в подчеркнутой строгости витрин и стойки, в накрахмаленности салфеток, в сиянии отмытой до противности посуды, будто ее дезинфицировали после чумной заразы. Ничем не пахло. А Лиханов так привык в Лондоне к устойчивому запаху жареной рыбы! Здесь еще раздражал шум. В Лондоне всегда тихо в общественных местах, переговариваются люди негромко, чтобы не помешать тем, кому их дела и разговоры не интересны и не нужны. Там Лиханов всегда чувствовал себя более или менее в своей тарелке — можно замкнуться в себе, уйти в свои мысли, совершенно не стесняться скудости заказа — ни перед окружающими, ни перед официантом. Там это никого не касается. Сосед по столику разве что попросит передвинуть ему горчицу, когда ты, голодный, ненаевшийся, ожесточенно, по-российски ее на хлеб намазываешь. А тут… Режущий диссонанс: подчеркнутая корректность «выглёнда», как говорят поляки, и какой-то взбалмошный шум, споры, выкрики, бравурные тосты.

Лиханов немецкий знал неважно, а венский диалект и вовсе сбивал его с толку, но понял, тон в пивной задают коричневые. Вырядились, повязки со свастикой, будто не Вена тут, а Берлин. «Хайль!» — орут, сталкивая над длинными сдвинутыми столами фарфоровые кружки с неестественной мыльной пеной.

По лондонской привычке Лиханов отгородился от окружающего непроницаемой миной, ел, склонившись над тарелкой. Звучали выкрики против Шушнига, против монархии, против демократии: «Сделаем, как в Германии, да здравствует Адольф, хайль фюрер, долой демократию!..» — орали за сдвинутыми столами. Лиханов обернулся. Штурмовикам подвывали молокососы с затравленным взглядом. «Уже боятся этих», — невольно отметил про себя. На коричневых с интересом и затаенным страхом поглядывали девицы, забежавшие перехватить у стойки булочку с кофе. И главное — никто не возражал. Штурмовики и хаймеровцы орали свое, и никто не пытался их останавливать. Когда раздался призыв к путчу, к оружию, из-за стойки выглянуло некое озабоченное лицо — может быть, хозяин? — и тут же скрылось, изобразив крайнюю занятость. После призыва к путчу коричневые затянули тирольскую песню. «С Гитлером им снюхаться охота, — думал Лиханов. — А потом назад, к августу четырнадцатого, полным аллюром…»

«Необходим жесткий порядок — только так будет восстановлена великая Австрия! — грянуло за тирольской песней. — Всю власть — Артуру Зейсс-Инкварту! Виват! Хайль!»

«Это чтобы люди опять теряли родину, жизнь, любовь», — грустной и горькой была усмешка. Лиханов бросил на стол несколько марок и ушел.

По улице двигались спокойные люди, которым было явно наплевать на все, о чем спорили и орали в пивной. То были не их страсти, не их жизнь — они слишком вжились в свои размеренные обывательские будни, чтобы реагировать на выходящее из привычных представлений. Так думалось Лиханову, когда он смотрел на сосредоточенные и безмятежные, серьезные и лукавые лица венцев. Закричать им: остановитесь, герр, придержите шаг, фрау, задержитесь, фройлен, послушайте! Послушайте, что вам готовят там, в пивной, какой вас-серсупчик сварят вот эти, сдобрив его горьким коричневым соусом. О нет, фрау, я не имею в виду коричневый соус французской кухни. Тот варят на бульоне от поджаренных телячьих костей — этот будет сварен на костях вашего сына, герр, вашего жениха, фройлен, вашего мужа, фрау… Почему никто не видит, не слышит, почему полицейский спокойно стоит на углу, вместо того чтобы взять дубину и вытряхнуть эту нечисть! Эй, господа прохожие, очнитесь! Пока не поздно… Прислушайтесь, куда зовут вашу накрахмаленную Австрию! Потом будет стыдно, больно и кроваво. А кто спасать вас станет? Опять Ванька с дубиной, как при Кюненсдорфе иль при Бородине? Так-то, господа хорошие, беспечные тирольцы, гордые потомки грандов-лордов… Чьи вы там потомки, а? С какой шпаной сюда явился из Испании первый Габсбург?

Не заметил, как с Ринга попал во Внутренний город. Ам Хоф была длинной улицей, уходящей вверх по склону холма. Вот и Центральная пожарная часть.

«Типичный тевтон», — с неприязнью подумал Лиханов, увидев Вайзеля, начальника отряда пожарной части, в его небольшой, изящно обставленной конторке: книги, цветы, бронзовый письменный прибор на столе, красивые шторы на окнах. Вайзель был высок, блондинист, широкоплеч, лицо пышет здоровьем сильного тридцатилетнего мужчины.

— Добрый день, я от вашего бывшего работника… то есть, бойца… не знаю, как у вас тут правильно… от Лиханова Андрея. Я тоже Лиханов, его кузен.