Антология советского детектива-30. Компиляция. Книги 1-20

В зале, на первой скамье, родители убитого. Мать в черном кружевном платке выглядит совсем старухой. Она часто приваливается к плечу мужа, а тот сидит прямой, с короткой седой щетиной на голове, плотно сжав тонкогубый рот.

Перед судьями проходит жизнь Николая Чижова. Андрей Аверьянович один раз уже прошел по следам этой жизни, изучая дело, беседуя с родителями Николая, с самим Николаем, читая показания свидетелей, слушая учителей в школе. И сейчас он внимательно слушает свидетелей, следя не только за тем, что они говорят, но и как говорят…

В собственном доме из трех комнат по Второму автобазовскому, 22, проживала семья Чижовых. Дом по бумагам принадлежал матери Клавдии Михайловне Чижовой, но хозяйка в нем не жила — снимала комнатушку на одной из соседних улиц, хотя прописана была у дочери. «Двум медведям в одной берлоге делать нечего» — так объяснялось это положение соседями, знавшими Клавдию Михайловну и ее мать. Неумение ужиться под одной крышей не мешало им, однако, дружно блюсти материальные интересы семьи: бабка никак не возражала против того, чтобы дом, купленный дочерью, был записан на ее имя. Клавдия Михайловна работала буфетчицей в ресторане, Петр Петрович Чижов — шофер в одной из городских торговых организаций. Мало ли что может с ними случиться. Когда дело касалось движимого и недвижимого имущества, здесь умели быть дальновидными и предусмотрительными.

В сорок девятом году у супругов Чижовых родился сын, которого нарекли Николаем. Имя выбрала Клавдия Михайловна. Петр Петрович не возражал. Так случилось, что с первых месяцев их совместной жизни он оказался в семье на вторых ролях, власть крепко взяла в свои руки Клавдия Михайловна. Дело тут, разумеется, в характерах, но и материальная сторона играла роль немаловажную: жена-буфетчица приносила в дом больше, чем муж-шофер.

Только один раз Петр Петрович поступил по-своему: ушел из торговой организации, пересев на автобус, возивший туристов. Клавдия Михайловна была против и едва не выгнала мужа из дома, так они повздорили. Громкая ссора улеглась, и Чижов остался в трехкомнатном доме по Волчьему тупику (он еще не был переименован), но права его здесь были вовсе урезаны, и жена откровенно покрикивала на него. Если просил он чистое белье, не подавала, а бросала, вслух и при посторонних звала «никудышником» и вообще всячески выражала свое неуважение.

Коле в ту пору шел четвертый год, был он обыкновенный на вид мальчик, разве что голова для его лет выглядела великоватой. Рахита врачи у него не находили, и размер головы Клавдия Михайловна относила за счет повышенных умственных способностей сына. Другие Колиной одаренности не замечали, скорее наоборот: говорить он начал поздно, живого воображения не обнаруживал. А мать находила в нем все достоинства и не уставала радоваться на своего сына.

Отец от воспитания Коли был отстранен. Конечно, когда люди живут под одной крышей, их невозможно вовсе изолировать друг от друга, и Петр Петрович иногда пытался сделать Коле замечание, но все его в этом направлении попытки тотчас пресекались: «Не трожь мальчика, пусть играется…». Коле позволялось все, давали ему чего пожелает. И теоретическая основа под это подводилась: «Мы в детстве нужды нахлебались, так пусть у него будет жизнь счастливая… пока мать жива». На отца надежды не было. Что до нужды, то в устах Клавдии Михайловны это звучало скорей всего как иносказательно, потому что сама-то она в детстве нужды не знала — папаша ее был мужчина изворотливый, ловкий, подвизался на поприще артельного и кустарного производства настолько успешно, что оставил после себя некоторые сбережения, позволившие дочери купить дом, а жене безбедно жить на малую пенсию. Петр Петрович, тот в жизни испытал много — беспризорничал, жил в детдоме, всю войну прошел в действующей армии, но даже говоря «мы», Клавдия Михайловна мужа в виду не имела.

Правда, однажды и она не удержалась и наказала сына, но то было исключение, которое, как известно, не колеблет, а лишь утверждает правило.

Случилось это вот каким образом. Клавдия Михайловна пришла домой с головной болью. Намочила полотенце водой с уксусом, покрыла им лоб и глаза и легла на тахту, не раздеваясь, только сняла туфли.

Петр Петрович на тот случай был дома, сидел за столом и читал газету. Коля возил по полу бабочку — с колесиками на длинной палке. Бабочка исправно махала крыльями, Коля рычал, изображая мотор. Вскоре это занятие ему надоело, и он стал бабочкой на длинной палке стукать то стене, при этом норовя попасть то по кошечке в золоченой рамке, то по фотографии мамы под стеклышком.

— Нельзя, — сказал отец, — поломаешь.

Коля на эти слова не обратил внимания.

— Кому я говорю? Нельзя, — еще раз сказал отец.

Клавдия Михайловна, не снимая с глаз полотенце, спросила:

— Что он тебе, помешал?

— Он бабочкой по стене бьет, портрет заденет, поломает.

— Ничего ему не сделается. — И тут же другим, усталым и ласковым голосом Коле: — Играй себе, рыбонька моя, играй.