Антология советского детектива-30. Компиляция. Книги 1-20

У Ивана Андреевича было необыкновенное представление о роскоши. Однажды в жизни он был в Зимнем дворце, но это было на следующий день после выстрелов «Авроры» и ночного боя на Дворцовой площади. Затем в двадцатом году штаб его дивизии занимал дворец князя Сагнушко на Волыни. И в Зимнем дворце и во дворце Сангушко наследили тяжелые солдатские сапоги. На малахитовых столах лежали расстрелянные гильзы, караваи черного хлеба, а поверх них — солдатский жестяные манерки. Все же Иван Андреевич понял, что простор и глубокая перспектива пустынных двухсветных зал, бронза канделябров, хрусталь люстр и мрамор колонн — это и есть роскошь. Вестибюль отеля «Клэридж» почти не изменил представления Ивана Донцова: величественная колоннада вестибюля, бар, напоминающий тронный зал, жемчужины светящихся в расписном потолке люстр, зеркальный блеск полированных стен — это и была роскошь. Стены отражали Ивана Донцова и сопровождающего его, грузного, рыжего с сединой, мистера Фолл. Элегантные, похожие на актеров из великосветской фильмы, парочки совершенно неслышно шли им навстречу по голубому и мягкому ковру. Человек в темно-зеленом фраке с золотым аксельбантом, переставляя ноги, как автомат, бежал впереди, и, пока они шли, Донцов соображал, что величие и импозантность этого здания происходят главным образом от удивительной чистоты, от натертых до сияния зеркал, стен, хрусталя, бронзы и стекла. Уют, симметрично-спокойные линии, перспектива коридоров напоминали ему первый класс трансатлантического парохода. Первый класс он видел однажды в открытый иллюминатор, в доках Гамбурга, когда чинили обшивку парохода «Кайзер Вильгельм». Коридор упирался в тяжелую, белую с золотым ободком дверь, человек в зеленом фраке распахнул обе половинки двери и отодвинулся в сторону. Фолл пропустил Донцова, и Иван Андреевич увидел зал, в котором при случае можно было разместить батальон пехоты. Противоположные двери распахнулись, два человека: один высокий, худой с зачесанными назад седыми волосами, другой — худой плоский человек с выбритой верхней губой и русой квадратной бородкой вышли на встречу Донцову.

Донцов узнал Артура Ричеля по портретам, по бледным оттискам стертых клише вечерних газет. Сначала он показался Донцову моложе, чем на фотографиях; только нижняя часть лица, мягкий и круглый подбородок и сухая старческая шея выдавали годы Ричеля. Человек с русой бородкой согнулся и протянул обе руки Ричелю, тот взял его обе руки одной левой, а правую протянул Донцову, и Донцов пожал холодную, сухую, с деформированными суставами, руку старика. Мистер Фолл невозмутимо и почти незаметно переменил диверсию и оказался впереди человека с русой бородкой, оба пошли к выходу, между тем Ричель, не выпуская руки Донцова, повел его в боковую дверь. Другая комната была маленькой гостиной, но здесь почему-то стояли стоймя высокие чемоданы и на сдвинутых столах лежали пестрые, разрисованные картоны. Похожий на Фолла, но совершенно лысый человек рассматривал на свет рисунки. Ричель взял этого человека за борт пиджака:

— Вилэм, переведите мистеру Донцов…

— Я говорю по-английски, — сказал Иван Андреевич.

— Хорошо, очень хорошо… — И Ричель улыбнулся усталой и неожиданно приятной улыбкой. Он стоял против света, и Донцов мог рассмотреть седые, редкие, зачесанные назад волосы, прозрачные, почти белые, глаза с неуловимой, вспыхивающей и погасающей точкой в середине зрачка и мягкий, круглый, старушечий подбородок. Концы черного галстука высовывались из-под острых, торчащих углов старомодного отложного воротника. Мешковатый, двубортный пиджак висел, как на вешалке, и в костюме была небрежность, неаккуратность, причуда, ставшая привычкой.

— Не обращайте внимания на эти рисунки, — продолжал Артур Ричель, похлопывая Донцова по руке выше локтя. — У вас хорошие мускулы; только что у меня был Майльс, большой художник, великий мастер. В Европе и у нас он стоит очень дорого, вы видели его работы, не правда ли? — Они шли об руку, и Донцова удивлял звонкий, почти молодой голос старика.

Что это — юношеский жар, молодой задор, чудом сохранившийся у шестидесятилетнего старика, или искусственное, временное возбуждение?

Они вошли в столовую. Окна, вернее все стены, были совершенно закрыты тяжелыми, непроницаемыми для света драпировками, и одна люстра из черного металла бросала правильный световой круг на скатерть, серебро, хрусталь и цветы. Стол был круглый и очень большой, но были накрыты только три прибора.

— Сядьте рядом со мной, мы обойдемся без переводчика.

Только сейчас Донцов увидел, что в тени, за световым кругом, вдоль дубовой панели, стояли люди. Металлические пуговицы их фраков неподвижно блестели в темноте. Донцов молчал и следил за тем, как Ричель подносил к губам бокал с минеральной водой и как цепко охватывали стекло желтые, бескровные пальцы.

— Я люблю здоровых людей, здоровые люди хорошо работают. Кушайте, мистер Донцов. Не обращайте на меня внимания. У меня особый режим. Шестьдесят шесть лет, вы меня понимаете, мистер Донцов?..