Антология советского детектива-30. Компиляция. Книги 1-20

Площадь Пигаль сияет, как цирковой манеж, кафе и синема площади светятся, как ложи. Дальше они едут по тихим улицам. Такси обгоняют их и пропадают, скрестив свои двойные, золотые огни с их огнями. Зелено-золотым многоточием уходят на закруглении фонари. Отражения огней в мокром асфальте похожи на плоские, изогнутые ножи янычаров. В темноте Мишель находит твердое и круглое колено, почти горячий от тепла ее тела скользкий шелк платья. Розовый свет ночного кафе вдруг падает в темную коробку такси и Мишель видит черные круги бровей и ресниц, но глаза закрыты. Руки ее лежат вдоль туловища и она сползает по коже сидения и напоминает Мишелю какое-то отвратительное и вместе с тем привлекательное живое существо. Они находятся на авеню Фридланд. Мраморный Бальзак в длинной, ночной рубахе, как театральный призрак промелькнул в окне, и такси остановился. Мишель открывает своим ключом желтую, отполированную дверь, еще одну дверь и пропадает в темноте. Затем щелкает выключатель. Это маленькая квартира холостяка. Мебель, зеркала и люстра, и кровать под балдахином, все, как в других, таких же квартирах, в которых не живут. Все здесь, как пятьдесят и семьдесят лет назад, когда сюда приходили дамы в кринолинах и мужчины в сюртуках синего и зеленого сукна. На маленьком столике у камина бутылка тускло-зеленого ликера, виноград, бананы и две рюмки.

— Однако, здесь не тепло, — говорит Мишель, — но мы зажжем газовую печь.

Он поворачивает рукоятку, подносит спичку, и синие у основания и белые вверху огоньки, струятся и мигают в решетке камина. Затем Мишель уходит в туалетную комнату, слышно, как шумит вода, шипит пульверизатор, Мишель возвращается в черной с зелеными разводами пижаме, от него пахнет горькими и острыми духами. Ниеса сидит на ковре. Она сняла туфли и чулки и ее коричнево смуглые ноги упираются в цветы и листья ковра, так как если бы это был горячий песок пустыни или твердая, обожженная глина — земля Африки. Ниеса распускает волосы, наматывает тяжелые пряди на руку и оттягивает их назад. Мишель смотрит на эту, вдруг ставшую плоской голову, и на стянутое черным шелком сильное, подтягивающееся к огню тело и опять не понимает, почему эта женщина одновременно желанна и отвратительна. Она подползает к теплу и плоская голова вдруг напоминает ему удава.

— Я не люблю цветных, — говорит Мишель и наливает две рюмки, — но ты другое дело. Ты — другое дело.

— Когда он придет? — спрашивает Ниеса.

— Через пять лет, не раньше, — отвечает Мишель. Он медленно переливает зеленую жидкость из рюмки в рот и смеется. Губы его раздирает смех. Ниеса наклоняет голову, обхватывает руками колени и черные зрачки, не мигая, глядят в подернутые стеклом и влагой глазки Мишеля.

— Ты меня обманул. Он сказал, что придет.

Она качает голову из стороны в сторону, узел волос распадается и черные пряди падают на грудь и плечи.

— Я знаю людей, — говорит она звенящим, металлическим голосом, — я знаю людей, как знает собака или лошадь. Он хороший человек. Человек, который привез меня сюда тоже хороший, но он много кашлял, потерял кровь и умер.

Мишель бросает две диванные подушки на пол. Он берет с собой бутылку и две рюмки, долго выбирает место и садится на ковер рядом с женщиной. Он наливает рюмку себе и женщине, следит за тем, как она пьет маленькими глотками и вдруг ударом локтя выбивает у нее из рук рюмку, хватает ее за волосы и притягивает к себе. В эту же секунду он падает на подушки, опрокинутый сильным ударом в живот.

— Животное, — задыхаясь шепчет Мишель, — ты сумасшедшая!

Она лежит на ковре, опираясь на руки и втянув голову в плечи.

— Животное, — говорит Мишель упавшим голосом, — проклятый удав… Я думал, что ты обыкновенная «poule», ты сумасшедшая. Стоило бы тебя за такие штуки выгнать назад, в колонии. Ты еще смеешься? — он морщится и растирает живот, — ты смеешься? Посмотрим, как ты будешь смеяться, когда тебя поведут в полицию. И я поговорю с тобой не как Мишель, а как господин старший инспектор Мишель Пти. Глупая тварь.

Он все еще тяжело дышит и гладит живот. Затем медленно поднимается с пола и идет согнувшись к дивану.

— Можешь убираться. У меня нет охоты возиться с тобой.

— Я буду ждать его, — говорит Ниеса, придвигается к огню и смотрит в белые и синие огненные ручейки.

— Дура. Жди, если хочешь. Тебе придется долго ждать. Не менее пяти лет во всяком случае.

— Почему ты сказал пять лет? Скажи, где он.

Она подползает к дивану и ловит его руку, пухлую руку с бриллиантом и сапфиром на безымянном пальце.

— Животное, — успокаиваясь говорит Мишель, — если хочешь знать, он — в тюрьме.

Он видит черные остановившиеся, непроницаемые как антрацит, зрачки и пробует улыбнуться:

— Пять лет он получил за дезертирство. Затем он приехал из России — это тоже чего-нибудь да стоит. Ты этого не понимаешь, глупый зверь.

— Пять лет, пять лет, — повторяет Ниеса, — я не могу ждать пять лет. Мне девятнадцать лет. Через пять лет я уже не буду здесь…

— Ты будешь в Бресте или в Шербурге. Или в Марселе, в Старом порту, в доме за пять франков.