Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Вы не чужие мне, не буду от вас скрывать. Я на днях тайком послала ему обед. И что же! Говорят, он даже не дотронулся. Слушайте, я его любила больше всей своей родни. Вы не чужие мне, от глубины сердца говорю, чтобы вы знали, что за человек Мамедхан… Дай бог, чтобы он вышел на волю. Пусть он после этого хоть месяц поработает на складе, и вы увидите, как благородные люди ценят добро… Все они — завмаги и другие снабженцы ничего из себя не представляют, — они как гнилые пустые орешки. Такой человечности и благородства, как у этого Мамедхана, я еще не встречала.

Шехла-ханум отстранила от себя Явер. К чему ей все эти разглагольствования, когда у нее перед глазами уже стояли чудесные ковры Мамедхана? Шехла-ханум пришла к дочери. Глаза Зулейхи опухли и покраснели от слез.

— Что с тобой? — встревожилась мать.

— Ничего.

— Может быть, ты ревнуешь Мехмана? Кстати, ты могла бы назвать его Мишей. Мехман это слишком просто…

Но Зулейхе было не до этого. Плача, она призналась матери во всем, рассказала, что требует от нее человек в калошах.

— Вот в какую неприятную историю я попала, мама, мне никогда теперь не распутать этот узел, — Зулейха с отчаянием посмотрела на мать. — Он оставил эти часы, будь они прокляты, и ушел. Говорит, будто они делили с отцом хлеб и соль… Неужели это правда?

Шехла-ханум приложила палец к губам.

— Тсс. — Очень может быть. — прошептала она. — Он и мне намекнул на это. Кажется, я тоже узнаю его. Это был очень богатый купец… Ты родилась позже, значительно позже… Если не ошибаюсь, этот самый как-то-приезжал к нам из Карабаха, потом они с отцом уехали в Варшаву, — там у них были торговые дела. — Шехла-ханум задумалась и даже вздохнула. — Вот что делает жизнь. Такого богача-великана в дырявые калоши засунула. Но, в общем, лучше делать вид, что не знакомы. Пускай не смущается, пускай рубит свои дрова и разносит пакеты. Только бы нас не трогал.

Зулейха снова зарыдала. Шехла-ханум никак не могла ее успокоить. Ни уговоры, ни брань не помогали.

Чем больше Зулейха думала о случившемся, тем больше терзалась.

— Я должна все рассказать Мехману, мама. Я должна упасть перед ним на колени и открыть ему все…

— Что открыть, дурочка? В чем ты виновата? Эти часы привезла я — и все.

— Нет, надо открыть ему всю правду, мама. Сказать ему вот об этой желтой змее, извивающейся на столе. Смотри, эта цепочка свернулась, точно змея.

— Ой, натворишь ты беду, Зулейха… Зачем воскрешать то, что давно умерло? Это дело давно забылось…

— Но до каких пор этот тяжелый камень будет лежать на моем сердце?

— Какой камень? Что за глупости!

— Нет, я не могу смотреть Мехману в глаза. Меня мучает совесть…

— Настоящая девочка! Ребенок! В случае чего скажешь: подарок мамы, и все. Пусть весь мир вопит: нет, это не так. Что тебе до этого? Нет ни свидетелей, ни доказательств. Подумаешь, такая красавица, как ты, могла бы иметь пять пар таких вот золотых часов. Посмотри на Зарринтач-ханум…

— Я не хочу равняться с нею, мама, — крикнула Зулейха, — тетушка Хатун, оказывается, правду говорила: если бы я знала, что о Зарринтач ходят такие слухи, я бы и дверь ей не открыла. Это она, она одурманила своими разговорами. Зачем мне эти часы…

— Да замолчи ты, ради бога, — уже рассердилась Шехла-ханум. — Тайна должна остаться тайной… Большое дело: часы! — Шехла-ханум презрительно фыркнула. — А впрочем, чего можно ожидать от невестки этой нищенки Хатун?

— Нет, все очень запуталось, мама. Я не хочу, чтобы наше чистое имя стало черным, как уголь. Ты знаешь, как Мехман дорожит честью — Он рассказал мне о заветах нашей учительницы Мелике-ханум… Ведь я тоже обещала ей…

— Обещала, обещала, — передразнила Шехла-ханум.

— Кому ты поклялась, девочка? Покойнице?

— Если Мехман узнает, он… он…

— Ничего он тебе не сделает. — Шехла-ханум все еще думала о коврах Мамедхана, и они казались ей вполне достойными. Не станет же Явер врать. А Явер говорит, что краски играют и сверкают на них, как звезды на небе.

— Свали все на меня. И кончено. С этой несчастной копеечной зарплатой он не станет шахом Аббасом — не бойся. Надо же подумать и о завтрашнем дне. У тебя будут дети. — И снова Шехла-ханум презрительно фыркнула. — Привезла с собой три тысячи, думала, вернусь в Баку с медом, с маслом. Вот тебе и мед. Все растратила до копейки. Ты думаешь, я веду хозяйство на ваши гроши? А уеду, что будете делать? Камни грызть?

Слова матери заставили Зулейху призадуматься. Но она не могла успокоиться:

— Мне кажется, что на этих часах есть следы крови. Может быть, этот Мамедхан заранее готовил почву. Он давно собирался задушить бедняжку…

— Недостает только, чтобы ты сказала — я виновата в самоубийстве этой плясуньи из клуба. Глупая.

— Если вдуматься, так оно и получается, — печально сказала Зулейха. Может быть, он задушил и повесил ее, надеясь именно на эти часы? С чего вдруг он дал их Калошу без денег? Но тогда мы превращаемся в соучастников этого преступления.