Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Это результат многолетних размышлений. Разве можно писать, не учась, не изучая, не наблюдая, не вкладывая душу, не проводя бессонных ночей, не отдав, так сказать, света очей своих за науку? Нельзя, никак нельзя! — И снова простодушная веселая улыбка тронула бескроеные губы профессора. — А ты? Когда ты приступишь к своему труду? Или вы, товарищ прокурор, не хотите расстаться с брюками галифе и со своим званием? Нет, Мехман, ты должен сдержать слово. Поработай немного, потом вернись — подыши воздухом библиотек и книгохранилищ, приступай к научной работе. Практика даст тебе жизненную пищу для твоей научно-исследовательской работы. Я тоже хочу пересмотреть некоторые свои взгляды и высказывания, многое, наверное, придется исправить, как говорят, — помолодеть, стать пионером… Или ты думаешь, перо старого солдата юридической науки стало уже дрожать в его руке?

— Можно только завидовать седому ученому, который хочет быть всегда молодым и идти в ногу с жизнью.

Запавшие глаза Меликзаде засияли, словно озаренные мечтой.

— Конечно, будущее принадлежит вам — молодежи. Но не забывайте, что тот, кто сегодня молод, — с годами тоже поседеет.

— Головы, седеющие в борьбе за благородные цели, достойны преклонения и почета, учитель.

— А головы, седеющие бесполезно? — голос профессора звучал требовательно, будто он экзаменовал своего студента.

— Такая седина напоминает пустой колос.

Профессор порывисто приподнялся, притянул к себе Мехмана, поцеловал его, потрепал черный кудрявый чуб.

— Иметь право гордиться своей честностью, поседеть, не зная за собой никакого греха, отдать все силы сердца народу — это, конечно, великое счастье. Горе тому, кто заклеймил себя преступлением!..

Зивер-ханум придвинула круглый столик к тахте, принесла стаканы с чаем, различное печенье.

Раздался звонок. В передней послышался голос Дильгуще.

— Дочурка пришла. — Лицо профессора просветлело.

Вошла Дильгуше. На ней был скромный синий костюм, белая блузка с бантом. Вдоль спины лежали две тяжелые косы.

Она кивнула Мехману, как знакомому.

— Это я сказала ему, что ты, папа, болен.

— Ты думаешь, иначе он бы не зашел? — Профессор укоризненно покачал головой. — Значит, он явился поневоле, послушавшись тебя. Так ли ты хочешь сказать, доченька?

Мехман горячо возразил:

— Нет. Разве я мог бы уехать, не повидав вас? Это все равно, что не повидать родную мать…

Дильгуше заметила, что при упоминании о матери Мехман слегка смутился. Она деликатно пришла ему на помощь.

— У Мехмана замечательная мать. Она работает у нас на фабрике.

— Почему ты не пригласила и ее?

— О, я обязательно приглашу к нам почтенную Хатун. Я ее очень уважаю. Она прекрасная работница…

— Ваша мать еще работает? — спросил профессор. — Очень хорошо. Если бы мы не трудились — мир превратился бы в руины, в гнездо сов. Человек без работы никуда не годится. Все, что вы видите на свете благоустроенным, красивым, — все это плоды созидательного труда. Если ваша мать здорова, не изнурена, пускай работает, не мешайте ей…

Мехман взглядом попросил Дильгуше не продолжать этот разговор. Его самого удивляло и то, как хорошо девушка понимает его, и то, что он смело обращается к ней, как к старой знакомой.

— А что сказал врач? Ведь температура у папы упорно держится, не падает. Что он сказал? — настойчиво спрашивала она.

Профессор развел руками.

— Что поделаешь, девочка? Когда человек стар, медицина оказывается бессильной…

— Надо созвать консилиум, мама.

— Думаешь, консилиум что-нибудь даст? — отозвался отец. — Все это от старости. — Профессор крепче облокотился на подушку. — Никакие консилиумы, никакие высшие меры медицинской науки не в силах прекратить путь смерти. Молодость — ее враг, а старость — ее пленник. Дует ветерок, пригревает солнышко, потом наступают холода… Старость, как магнит, притягивает к себе болезни, человеческий организм не имеет уже ни силы, ни мужества, чтобы сопротивляться ей… А молодость смело подымает свой мятежный меч против любой болезни и гонит ее прочь.