Антология советского детектива-32. Компиляция. Книги 1-20

— Правда? — и, как будто уверовав в искренность сына, Хатун горячо зашептала: — Берегись! Оберегая себя, сынок, оберегай от опасной жадности Шехла-ханум. Будь честен перед самим собой, перед народом. Мурад, отец твой, жизни своей не пожалел за народное дело. Он работал на фабрике, за городом. Враги ненавидели его, тяжело ранили. Умирая, он взял мою руку, сказал: «Хатун, не выходи замуж, расти младенца. Когда Мехман будет взрослым, скажи ему, что это мы создали Советскую власть, не пожалев отдать за нее жизнь свою… — Пускай и они — дети наши — крепко берегут народную власть…» Я боюсь… Я боюсь, как бы не получилось так, что из-за женщин единственный сын Мурада Атамоглан оглы будет с поникшей головой стоять перед теми, за кого его отец отдал жизнь.

— Ты плачешь, мама, не плачь…

Мехман приник лицом к лицу матери и почувствовал на щеке ее слезы.

— Сын мой, не обижайся на меня, я очень боюсь за твое будущее. Зулейха стала дружить с Зарринтач. Эта дружба может стать причиной большой беды…

— Я не допущу этого, мама.

— Следи зорко, сынок. Я боюсь, что они погубят тебя своей алчностью. Остерегайся Калоша, Муртуза, даже Явер. Все они жадные, нечестные, грязные люди. И они могут запачкать тебя, — сказала Хатун и прижала голову сына к груди с такой силой, как будто хотела защитить его от жадных и хитрых людей.

Волнуясь, переговаривались мать и сын почти до рассвета. Наконец голова Мехмана прижалась к иссохшей груди матери. Он заснул. Хатун сняла платок с его головы, вдохнула запах кудрявых волос. Родной, знакомый запах. Ровное и теплое дыхание Мехмана стало согревать грудь матери. Она сидела на своей кровати, не шевелясь, боясь разбудить сына. Тяжелые мысли не оставляли ее.

— Только бы моего ягненка не обожгли волчьи глаза! — шепнула она.

36

С самого утра тетя-секретарша начала приводить в порядок зал заседаний прокуратуры республики. Она распорядилась наполнить графины свежей водой, сменить помятый чехол на кресле, проверила, вставлены ли в ручки новые перья, отточила карандаши, разложила на столах стопки белой бумаги. Она вертелась, как юла, давала указания уборщицам и завхозу, во все вмешивалась, всеми командовала. Когда, на ее взгляд, все было сделано как полагается, она, успокоенная, вернулась в приемную и начала обзванивать всех вызванных на совещание. Это тоже совершалось по заведенному ритуалу: сперва она справлялась о здоровье, потом просила прийти ровно в назначенное время и обязательно до заседания или после подойти лично к ней.

— Да, есть очень важное дело. Не уходите, не поговорив со мной. Не пожалеете…

Таким образом секретарша на каждом шагу подчеркивала свое значение в прокуратуре. О, она была незаменима в должности секретаря. Работа эта доставляла ей прямо-таки наслаждение, радость и гордость ее ни с чем нельзя было сравнить. А сегодня ей особенно хотелось показать себя перед заносчивым родственником. Пусть посмотрит этот неотесанный мужлан, как заискивают перед ней другие… Да, в дни таких широких совещаний тетя-секретарша чувствовала себя, как рыба в чистом, прозрачном озере, плыла и вдаль и вглубь, не зная усталости. Она записывала, отмечала что-то в списке присутствующих, подносила прокурору на подпись бумаги, уходила, возвращалась, гордо окидывала зал заседаний, кого-то подзывала, кому-то что-то шептала на ухо.

Совещание длилось два дня. Меликзаде, не посчитавшись с запретом врачей, все-таки пришел. Когда прения уже подходили к концу, он попросил слова, поднялся на трибуну и начал медленно, тихо говорить. Его слушали внимательно. Особенно придирчиво отнесся он к отчетам своих бывших студентов, раскритиковал даже своего любимца Мехмана, но зато дал молодежи много ценных советов.

Молодые прокуроры записывали его выступление, как лекцию в институте. Задумавшись, профессор выпил воды и сказал:

— Не вздумайте только считать себя опытными прокурорами. Вам надо еще учиться и учиться… Зазнайство, дорогие мои, скверная вещь. Особенно в наши дни — чудесные и трудные дни тридцатых годов двадцатого века. Я думал над этим, слушая ваши отчеты. Вы не должны успокаиваться. Не должны этого делать и мы. Каждый ваш недостаток, упущение надо заметить во-время и во-время раскрыть, чтобы они — эти упущения не превращались в гнойник, не разбухали… Нельзя зазнаваться, удовлетворяться достигнутым. Нельзя на ходу спать, теряя бесцельно дни и ночи… Добился малого? Сделал недостаточно? Так двигайся, действуй, работай больше, вникай глубже. Следствие, за которое ты взялся, веди тщательно, ревностно, не создавай волокиту, не откладывай со дня на день. Не так ли? — Профессор обвел взглядом присутствующих, как бы желая понять, доходят ли до них его советы, не наскучил ли он слушателям. Он чуть усмехнулся. — Да, товарищи, горькие слова напоминают лекарство, а сладкие, приятные слова — мед. Но не забывайте, что туда подмешан и яд. Я хочу вас видеть здоровыми. Не сердитесь, что я отнимаю у вас так много времени, но я хотел бы еще кое-что вам сказать…

— Пожалуйста, учитель, говорите… Просим… — раздались голоса.