Антология советского детектива-4

— Конечно же, дал! Тем более речь сразу зашла о вас. Тут я понял, что и я вам понадоблюсь, и вы мне… Наконец–то у нас завяжется дело.

— Связь?

— Есть и связь.

Кольберг извлек из кармана записную книжку, вырвал несколько листков, положил ручку.

— Пишите! Все о Рамсее…

Встал и отошел к окну.

— А знаете, Владислав Павлович, — раздался от окна голос Кольберга без обычной скрипучей сухости, — я начинаю думать, что не зря поставил на вас. Если вы и не работаете на большевиков, дело мы с вами действительно начнем немалое…

10

Кольберг солгал Курбатову.

Не романтика привела его в военную разведку, а самое прозаическое чувство долга, привитое ему в семье потомственных ландскнехтов.

С малых лет он воспитывался в кадетском корпусе в Карлсруэ. Затем Гросс–Дихтенфельде под Берлином. Семь лет виртуозной муштры и воспитания в беспрекословном повиновении старшему, без возможности увидеть жизнь хотя бы на йоту другой, чем о ней рассказывалось в училищах. Затем фенрих в егерском батальоне и опять военное училище перед получением первого офицерского звания. Таков путь Кольберга…

Никаких признаков, никакого проявления актерского таланта. Это все говорилось для Курбатова. Начальство предложило ему службу необычную, с повышением жалованья, с ускоренным получением чинов. И лейтенант, вместо того, чтобы служить в егерском батальоне, очутился в России в Петербургском университете на юридическом отделении…

Кому–то и каким–то образом из немцев, близких ко двору, указали на юношу. Кольбергу был дан печальный толчок для службы по сыску, а потом кто–то его подталкивал от чина к чину, от, должности к должности в жандармском корпусе. Кольберг даже и не знал кто, но знал зачем и для чего…

Кольберг умел казаться натурой и сухой, и художественной. Он даже мог показаться человеком, способным увлечься мечтой. На самом деле это был сгусток спокойной и неуклонной энергии. Не человек, а математическая машина.

Ночью у себя в кабинете, один, в тишине, Кольберг сидел над досье.

Папки с материалами на Курбатова, справки на Рамсея, на Ежельскую. Здесь все схемы, которые он вычерчивал в часы раздумий о Курбатове, о возможности когда–то включить его в крупную игру. Усмешка тронула его тонкие губы. И он, оказывается, бывал наивен. Как цеплялся он за Курбатова, за его возможную связь с ВЧК! Зачем? Что это ему дало бы? Ну, конечно, надежды на трудный час… В Германии могло все сложиться значительно трагичнее… И почему Курбатов? Ставцев тоже мог быть. Или Курбатов по–прежнему хитрит? Побег… Странный побег… Нужно ли сегодня в этом копаться с такой тщательностью? Нужно! Не очистившись от этих предположений, вводить Курбатова в большую игру нельзя!

Ни ловушки, ни угрозы и даже пытки ничего не дали! Ну зачем же, зачем бы ему скрывать, если согласился работать в любом направлении? И что же, наконец, могло его так прочно и так надолго связать с большевиками? Не было же ни малейшей линии соприкосновения. Ни классовой, ни идейной, ни материальной, ни страха перед ними, здесь–то в Германии… Нечем, нечем ему прельститься у большевиков. Спасли тогда жизнь? Ну и что? Сколько раз менялись с той поры взгляды у людей, и как менялись. Оставил в России любимую… Он же любил ту девушку… Любил… Женился на ней… Вернулся бы. Не было такого у него долга, чтобы и этим пожертвовать. И пытался бежать, перебраться через границу… Был бы с ними связан, нашел бы, как перейти…

Все сходилось, но страшновато было… Двойное, незнакомое дно грозило огромной опасностью.

Жизнь этого мальчика, юнкера, офицера, эмигранта вся перед ним как на ладони, вся насквозь просматривается. И он — английский агент, с которым выходит на связь сам сэр Рамсей. Годами можно будет пользоваться этим каналом… Годами… Никогда англичане не поверят, что Курбатов работает с немцем. О том, как связаны их жизни, откуда им знать, англичанам… К тому же все здесь, в Берлине, под контролем… Сейчас очень важно англичан сбить с толку, скрыть, как идет перевооружение и вооружение немецкой армии.

Все «за» и все «против» расписывал Кольберг на листках бумаги. Сходилось «за». Метод не мог подвести. Чувства могут подвести, метод подвести не может.

…Ночными пустынными улицами города проехал, нарушая все правила, черный закрытый лимузин и исчез за раздвижными железными воротами.

Курбатов успел заметить склонность фашистских функционеров к некоей чертовщине. Напускали таинственность там, где не было тайн, священнодействовали при выполнении вполне прозаических дел, любили вычурность, помпезность, словно боялись упустить власть и, опасаясь этого, жадно ее выставляли на вид всеми ее отвратительными атрибутами.

Его пригласили в автомобиль, ничего не объяснив. Но он понял, что это продолжение разговора с Кольбергом. В машине никто не проронил ни слова. Приехали к тому зданию, которое обыватель белым днем старался обойти стороной.

По коридорам шли молча и быстро. Ковры глушили шаги, стражи выбрасывали руку в приветствии, не спрашивая документов.