Антология советского детектива-4

Я закрыл голову руками, уткнулся лицом в землю. Только бы не проломили череп. Они топтали меня сапогами и били прикладами. Потом один из них сказал, что я им нужен живой. Он высказал предположение, что я важная птица. Мне еще добавили для острастки, оторвали руки от головы, ударили прикладом по пальцам, и вдруг один из них наклонился надо мной. Он увидел у меня на руке часы. Как сохранился мой «ланжин» со светящимся циферблатом, я не знаю. Вероятно, потому, что я сразу попал под покровительство Хоцингера, затем «аккумуляторная мастерская», где над нами мудрить побаивались. Словом, некоторое привилегированное положение поставщиков ликера господину Ванингеру сберегало мне эту, в общем–то, невеликую драгоценность, но для солдата довольно заманчивую приманку.

У меня сорвали с руки часы. Я не дышал, делая вид, что потерял сознание. «Отлежится, потом возьмем!» Им не терпелось рассмотреть часы. Неподалеку и заметил, когда скользил луч фонарика, стог сена. Они пошли к сену, укрылись от дождя и заспорили, сколько могут стоить ли часы и кому они должны достаться.

Я вскочил и бросился в лес. Дистанция для перебежки была невелика. Я нырнул в кусты. В кустах лучи фонариков меня не дослали.

Они стреляли из автоматов по кустам, но стреляли наугад. Стволы высоких буков заботливо принимали в свое тело пули, оберегая меня.

Шум дождя и грохот ручьев дали мне возможность уйти от них глубоко в лес.

Стихли голоса патрульных, и вообще все живое стихло. Шумел в густой листве дождь, гремела на камнях вода.

Осенние ночи длинны. Я не торопился. Я нашел горную речку с холодной, обжигающей водой. Умылся. Смыл кровь, привел себя в порядок, прошелся речкой, чтобы совсем приглушить свои следы, хотя при таком обильном дожде собака не могла взять след, и, зная расположение леса и долины, вышел в долину с другой стороны.

На этот раз я шел очень осторожно. Прежде чем ступить на открытое место, долго прислушивался. Если бы патрульные проходили где–нибудь поблизости, я услышал бы их голоса. В такую ночь и в таких местах солдаты поодиночке не ходят.

Я пересек долину, начался новый подъем. Значит, я перешел границу. Теперь я на венгерской территории. Венгрия — союзник Германии, но она еще не оккупированная земля.

Все так же страшно попасться на глаза солдатам, но есть хоть малая, но надежда откупиться от венгерского патруля.

Какой дорогой поехал старик? Их было несколько, и все они были пригодны для лошади и телеги.

Вышел на одну дорогу. Следов нет. Прошел лесом, вышел на другую дорогу. Уже начался рассвет. Опять следов не видно. И только на третьей дороге, где очень редко ездили на лошадях, больше ходили пешком, я нащупал тележные следы.

Колея привела меня к хижине венгерского лесника. Там уже было все сговорено. Мария добралась целой и невредимой.

Лесник рассказал, что на рассвете к нему приходили венгерские солдаты. Они искали перебежчика. С той стороны сообщили, что ночью в горах от немецких солдат убежал неизвестный. И старик и Мария догадались, что я наткнулся на немецкий патруль.

Несколько дней, пока все успокоится на границе, мы с Марией отсиживались в лесной землянке неподалеку от хижины лесника.

Стало известно, что кого–то все–таки поймали в горах. Этому пойманному приписали мой побег. Стражники тоже прибегали к обману, чтобы за ними не значились непойманные перебежчики.

Лесник съездил в город. В городе он купил мне одежду для переезда по железной дороге. Мария должна была еще некоторое время пожить в лесу. Я поехал в Будапешт.

Еще раз начиналась для меня новая жизнь.

Теперь я уже не гонимый, теперь я борец, солдат невидимой, но все же могущественной армии. А раз я солдат, стало быть, ко мне применимы и все солдатские законы, стало быть, я на войне. А на войне нечего жаловаться на ее превратности, все в твоих руках.

Я, конечно, был наслышан о разного рода подпольных организациях. В глубоком подполье жили немецкие коммунисты, социал–демократы. Читал я книги о подпольщиках в царской России. Жили люди…

Я взял билет на скоростной экспресс до Будапешта. Чтобы не заводить разговора в купе с соседями, купил пачку венгерских журналов. И хотя я ничего не понимал, а только скользил глазами по строчкам, я делал вид, что крайне увлечен чтением.

Со мной в купе ехал немецкий офицер. Совсем великолепно! Немного пригибало вниз позвоночник какое–то неприятное чувство страха. А собственно, чего было бояться? В первом классе поезда обычно ездят те, у кого все в порядке.

Офицер не обращал на меня внимания. Он не снисходил до меня. Что для него значил какой–то венгр, даже если он и богатый человек! Ему было неприятно мое соседство, он часто выходил из купе.