Антология советского детектива-4

И наконец, мы услышали выступление Хорти по радио. Венгрия вышла из войны! Я склонен был отпраздновать это событие. Слушали радио в резиденции Кемпенера. Я пошел к шкафчику и достал бутылку токая. Кемпенер отрицательно покачал головой. Он сказал, что надо немедленно уходить в глубокое подполье…

Он оказался, как всегда, прав. Через час Салаши объявил о свержении Хорти, гитлеровские войска вступили в Венгрию.

В город прибыл наводить порядок Герман Ванингер.

Я опять столкнулся с предательством. Жигловский, предавая меня в сорок первом году, мог еще на что–то надеяться. Мог надеяться выслужиться перед будущими правителями мира. Правда, ни до чего он не дослужился. Стороной мне стало известно, что во время одной из облав на евреев, которые время от времени устраивали гестаповцы, к ним в руки попал и Жигловский. Клялся, что он не еврей… Клятвы не помогли. Его пристрелили.

Нашелся и здесь предатель. На что он рассчитывал? Уже позади было поражение под Сталинградом, позади была Орловско–Курская дуга. Гитлеровские войска с достаточной стремительностью откатывались на запад. Человек из нашей организации, оказывается, давно готовился к той минуте, когда гестапо придет в Будапешт.

По условиям конспирации он мало что знал. Он был связан только с двумя нашими людьми. Но, желая знать больше, он все же сумел расширить свою осведомленность. До Кемпенера он не добрался, но он, несомненно, мог догадываться, что здесь, в Будапеште, работает руководящее ядро нашего движения.

В его списке Кемпенер значился под знаком «Икс». Но в списке стояло несколько фамилий людей, работающих в нашей организации. Не две–три, которые он должен был знать, а до десятка фамилий.

Десять фамилий — это очень много: каждый из тех, кто был назван в списке, знал еще двух–трех человек. Если бы все эти люди попали в гестапо и гестапо заставило бы их говорить, этот список мог катастрофически расшириться. Нависла угроза полного провала.

Нам стало известно, что предатель передал список Ванингеру.

Надо было принимать срочные меры.

Кемпенер собрал самых близких ему участников нашей организации. В их числе оказался и я. Вот тогда нам и понадобились автоматы. Милый и славный мальчишка Курт Роншток добыл их с завидным изяществом. Ванингер любил кататься по солдатским публичным домам. На эти ночные «операции» он не брал с собой охраны. Логика подсказывала нам план действий.

Во двор дома возле одного из перекрестков, где должна была состояться наша трогательная встреча, мы загнали грузовик. На перекрестке стоял другой грузовик. Водитель делал вид, что ремонтирует мотор.

Мы спрятались в подъездах домов.

Машина Ванингера мчалась на большой скорости. Когда она приблизилась к перекрестку, водитель грузовика резко двинул машину и загородил проезд. «Мерседес» прибавил газу, пытаясь обойти грузовик, но навстречу сверкнули ослепительным светом фары второго грузовика, который был скрыт во дворе соседнего дома. «Мерседес» остановился, пройдя юзом несколько метров. Столкновения водитель избежал. Именно это нам было и нужно. Мы выбежали и окружили машину. Клацали затворы автоматов. Дверцы машины открылись. Ванингер поднял руки.

Наши люди вытолкнули из машины водителя, обыскали Ванингера и обезоружили его.

Я сел за руль, Кемпенер — на заднее сиденье за слиной Ванингера. Маршрут увоза Ванингера был разработан заранее. Я мчался по переулкам и улицам, включив полный свет. Ни один полицейский не имел права нас остановить. Все знали, что это машина Ванингера.

Последний раз должен был сослужить нам службу особнячок на берегу Дуная.

Внутри все было готово для встречи Ванингера. Канделябры со свечами, стоцка бумаги, чернила и несколько ручек.

В кабинете майора Дайтца Ванингер сделал вид, что он не узнал меня. Забавно!

В комнате было темновато. Горели свечи, электрический свет не включали. Но и этого было достаточно, чтобы он мог запомнить наши лица. И голоса! Разве мог он забыть голоса людей, которые провели с ним трагическую для него ночь? Наши голоса он не мог забыть. Мы допрашивали и судили его. Такое не забывается.

Мы его судили. Да, да, судили! Сами и назначили себя судьями. Не правда ли, как это недемократично?!

Где же суд присяжных, где судьи в мантиях, где адвокат подсудимого, где прокурор, облеченный государственной властью? Не было даже следствия.

Я считаю, что все было крайне демократично. А где были присяжные и судьи в мантиях, когда Ванингер отправлял тысячи и тысячи ни в чем не повинных людей на расстрел, а лагеря, где без суда и следствия расстреливали массы людей и сваливали во рвы, которые ими же и были вырыты?

Ванингер получил то, за что он сам ратовал.

Я знал Кемпенера мягким, предупредительным человеком, даже веселым. Во Львове он напевал про себя какие–то веселые песенки. Он был обворожительным человеком.

Здесь стоял строгий и беспощадный судья.

Он стоял, Ванингер сидел, я вел протокол. Я едва успевал записывать. Пригодилось знание стенографии.

— Господин Ванингер, вы нам мешаете! — начал Кемпенер. — Вы стали на нашем пути, и мы решили с вами откровенно объясниться.