— Так-так. — пробормотал он. — Снова-здорово. Ну, не будем по второму кругу. Наша милая дама еще кому-нибудь это рассказывала?
— Да, она большую деятельность развела, а как же! Перед ужином зашла к Лидии Степановне — ну, медсестре! — и выложила ей — от и до. Я спросил: зачем? А она говорит: бедняжка так мучается, так страдает, а сама до того милый, совсем еще неопытный в жизни человек. Ну, вот я и решила просветить ее. На будущее.
Любопытно, Лидочка ни словом не обмолвилась со мной об этом, с удивлением подумал Невский. А могла бы. Даже, более того, должна была затеять разговор! В ее-то состоянии. И все же — промолчала. Что-то я не очень понимаю. Либо просто меня пожалела, либо что-то знала — сверх того. А подступаться к ней сейчас с расспросами. Смешно!..
— Вот стерва, эта Евфросинья Аристарховна! — невольно вырвалось у Невского. — Вечно сует нос не в свое дело! Лишь бы развести интригу, лишь бы исподволь стравить людей!.. Хлебом не корми!.. А кто еще был в тот момент в медкабинете, не упоминала?
— Когда к Лидии Степановне ходила? — уточнил сержант. — Да вроде никого.
— А если поразмыслить хорошенько, поднапрячься?
— Нет, ну, точно — никого! Я бы запомнил. Только медсестра. Правда, кто-то заглядывал в дверь. Явно случайно. Ведь бывает. Не туда зашел. А так — нет.
Глава 20
За ночь ветер разметал тучи, и утро пришло ясное, словно умытое, полное дружного щебетания птиц.
Невский проснулся с тем удивительным настроением, какое бывает у отпускников в начале отдыха.
Все на свете казалось прекрасным, простым и чарующе-необязательным.
Такое сладкое преддверие земного рая.
Но едва он перевернулся на другой бок, чтобы и дальше чувствовать себя свободным и счастливым, как от этого ощущения не осталось и следа.
На кровати у противоположной стены — все в той же лилово-зеленой пижаме и растоптанных шлепанцах на босу ногу — сидел сержант Дергун и, неловко оттопыривая левую руку, терпеливо глядел на соседа.
Он так сидел, вероятно, уже давно и, скромно покуривая папироску, ждал, пока Невский проснется.
В воздухе, впрочем, застойного табачного духа почти не ощущалось.
Старинное, большое окно было распахнуто настежь, и снаружи доносился благостный, нестройный утренний гомон, среди которого временами отчетливо прорывались бесхитростные, но очень толковые матюги слесаря Симакова, по-людски увещевавшего фонтан наконец-то приступить к работе.
— Ну, так. — сказал Дергун многозначительно, тоном, не предвещавшим ничего хорошего, и притушил в пустой консервной банке папиросу. — Стало быть, проснулись?
— С добрым утром, — нежась в постели, приветствовал его Невский. Экий вы, однако, ранний! Кажется, день ничего себе или как?
— Ничего-ничего, — покивал Дергун, вставая с кровати и выглядывая в окно. — Бывает хуже. Я вам вчера одну штучку недорассказал. Вы тут, когда пришли, начали мне про разных двойников заливать — и я решил, что коли так, то можно утром. На свежую голову. А то вы были какой-то такой. — И он показал Невскому, какой тот был вчера.
— Ой, Господи, опять вы волынку тянуть! — вздохнул Невский и принялся одеваться. — Все у вас — с какой-то увертюрой. Говорите сразу, что стряслось?
Дергун, довольный, улыбнулся.
— Да вот, знаете, неувязочка получается, — сообщил он. — Вы ведь вчера часов эдак в девять возвратились и в комнату даже заглянули, а заходить почему-то не стали — сразу побежали вниз. Я как раз из уборной, в конце коридора, выходил — смотрю.
— Вы очень наблюдательны, — скривился Невский. — Но опять промашка! Дело в том, что в девять вечера я из города еще не выезжал... Бьюсь об заклад вы даже не окликнули меня. Верно? А почему?
Сержант метнул в соседа испытующий взгляд.
— Я выжидал, — с важностью ответил Дергун. — Хотел пронаблюдать, как вы поведете себя дальше.
— А я вот взял — и возвратился! — Нет, сегодня решительно никакими силами невозможно было испортить Невскому настроение. — И не только вернулся, но и, как видите, спать завалился! Самым беспардонным образом. Вы-то хоть спали? Или вот так — до утра стерегли?
— Спал, чего же. — нехотя признал Дергун. — Но сон у меня чуткий.
— И то хорошо. Значит, вы мне нисколько не поверили, зато себе. В смысле: своим, в высшей степени непроверенным — непроверяемым! — видениям. Как, впрочем, и тому, что натрепала Евфросинья Аристархова. Ладно, пойдемте вниз, завтракать пора. А еще я обещал майору, как проснусь, сразу позвонить. Кстати, он и Птучка могут подтвердить, что в девять вечера я находился в городе. Ну, одевайтесь! Или вы — так, в пижаме?
— Другого штатского нет, — уныло сообщил сержант. — В пижаме-то — не опозорюсь?
— Нет! — беззаботно махнул рукой Невский. — В вас даже что-то гусарское проклюнулось. Пижонское. Неповторимое, ей-богу!
— Вишь ты как!.. — невольно приосанился Дергун. — Ну, ладно. Вот носки только надену. Я сейчас.
— А ведь директор обещал, — не преминул напомнить Невский. — Клялся: в самом лучшем виде.
— Мало ли. — Дергун повел плечами, — Ну, не стану ж я скандалы разводить!..
— А стоило бы — хоть разок. Совсем уже.
— Мы — люди маленькие, нам — как велят.