Антология советского детектива-7. Компиляция. Книги 1-11

— Надо читать местную газету! — неожиданно заорала Галка, подошла к окну и облокотилась о подоконник. Она была зла на Кулагина, а так как для этой злости не было видимых причин, злилась еще и на себя. Недавно она презирала его, как презирала всех, кто по своей охоте работал на оккупантов. Но если для девушек из кордебалета и хора, отдававших большую часть своего горького пайка голодным семьям, она еще могла найти слова оправдания, то такие люди, как Логунов, Пустовойтова, Крахмалюк, вызывали у нее только брезгливое чувство отвращения. К последним она сперва относила и Кулагина. Однако уже вскоре должна была отметить, что Кулагин в отличие от тех сохранил какую-то элементарную порядочность, чувство собственного достоинства. И все же она не видела большой разницы между ним и тем же Логуновым. Так было до вчерашнего злополучного банкета, до той самой минуты, когда Кулагин неожиданно вступился за нее. Теперь она обязана ему — человеку, которого еще вчера ни во что не ставила. Возможно, это и злило ее.

Галка подняла сброшенную на пол книгу и, в который раз за день, тяжело вздохнула. Но тут же подумала, что напрасно все усложняет, что не ей судить Кулагина, что — как бы то ни было — он вправе требовать от нее если не благодарности, то во всяком случае, более любезного обращения.

За обедом Галку словно подменили: она ухаживала за Кулагиным, как могла: подливала в его тарелку суп, уговаривала съесть еще одну котлету и даже подняла оброненную им салфетку. Кулагин настороженно косился в ее сторону, опасаясь подвоха.

Валерия Александровна тоже обратила внимание на необычное поведение внучки, но, объяснив его по-своему, дружелюбно улыбнулась Кулагину. То, что бабушка принимает все всерьез, Галка поняла, когда на столе появилась бутылка старой мадеры, извлеченная Валерией Александровной из тайников буфета. Эта бутылка была припрятана давно и береглась для особого случая. Галка готова была убить себя за обман.

Кулагин тоже чувствовал себя неловко. Он выпил рюмку густого маслянистого вина, но от второй отказался. Вторую рюмку Валерия Александровна выпила сама. Ее потускневшие, обрамленные печальными черточками морщин глаза потеплели, и она стала рассказывать о тех давно минувших днях, когда с итальянской оперной труппой приехала в Россию.

— В афишах я значилась солисткой, — вспоминала Валерия Александровна. — Но петь мне больше приходилось в хоре. У меня было приятное, но несильное сопрано. Оркестр заглушал меня. Должно быть, поэтому я любила камерное пение. Особенно нравились мне романсы. Однажды в морском собрании, куда мы были приглашены, я впервые услышала романс «Выхожу один я на дорогу…» Пел его, аккомпанируя себе на гитаре, молодой флотский офицер. Пел он, конечно, по-русски, а я тогда знала не больше десятка русских слов. Но офицер пел так задушевно, с такой неподдельной грустью, что мне вдруг захотелось плакать.

— Ну, не такой уж хороший голос был у дедушки, — заметила Галка. Ей было неприятно, что бабушка рассказывает Кулагину то, что, по Галкиному мнению, можно рассказывать только очень близким людям.

— Много ты понимаешь! — рассердилась Валерия Александровна. — У него был великолепный голос и абсолютный слух. В двадцать первом году он получил первую премию за исполнение русских песен.

Она встала и, не обращая внимания на знаки, которые ей делала Галка, пошла к себе в комнату и тотчас же вернулась, неся в руках гитару с черным облупившимся грифом.

— Вот, посмотрите. — Она протянула Кулагину гитару так, что он сразу увидел витиеватые буквы дарственной надписи: «С.П.Ортынскому за лучшее сольно-вокальное выступление на любительском концерте, посвященном Международному дню солидарности трудящихся — 1 Мая. От ПУР Ч. М. Флота».

— Тогда премии присуждались всем залом, — с вызовом сказала Валерия Александровна. — Все присутствующие, а не отдельные авторитеты судили певца. Семен Петрович специально пению не учился, и голос у него был не отработан, но ему аплодировали дольше и сильнее, чем профессионалам.

— Это намек по моему с Сергеем адресу? — впервые назвав Кулагина по имени, спросила Галка.

— Глупости! — прикрикнула на нее бабушка и настороженно посмотрела на Кулагина — не обиделся ли. — Я говорю о певцах, которые в те годы, прикрываясь крикливыми афишами и дипломами консерваторий, разъезжали по провинциям в погоне за длинным рублем. Так что ты напрасно принимаешь это на свой с Сергеем Павловичем счет. Вы еще не избалованы рекламой, да и консерваторий не кончали, — пытаясь обратить все в шутку, заключила Валерия Александровна.

— Ошибаешься, — усмехнулась Галка. — Сергей учился в консерватории.

— Но не окончил, — спокойно заметил Кулагин. — Да и учился я рывками — с большими перерывами.

— Почему так? — поинтересовалась Валерия Александровна.

— Работал, а работа у меня была связана с разъездами. По полгода в Ленинграде не бывал.

— Вы ленинградец?

— Да.

— Немцы передавали по радио, будто они Ленинград захватили.

— Брехня! — не сказал — отрубил Кулагин.